Наверное, Жора так и задремал с открытыми глазами, потому что внезапно поймал себя на мысли, что звуки, доносящиеся из бального зала, ничем не напоминают о веселье. Наоборот, вместо музыки и смеха слышались истеричные женские выкрики, раздраженные мужские голоса, отрывистые команды. Что случилось?..
Все это он додумывал уже на ходу, огромными прыжками несясь через ночной сад к освещенной лестнице, по которой сбегала, подобрав пышные юбки, одинокая женская фигурка.
– Графиня!
Женщина замерла на мгновение и, обернувшись на звук голоса, послала невидимому ей Арталетову воздушный поцелуй.
– Простите меня, шевалье! – прошелестело над притихшим садом. – Мы еще встретимся…
Георгий бросился за ней, уже понимая, что не успеет. Под ногами что-то блеснуло, и, припав на одно колено, он поднял изящную туфельку, всю усыпанную какими-то сверкающими камнями и оттого напоминающую филигранную хрустальную безделушку.
Туфелька. Изящная маленькая ножка. Заноза…
Так вот почему таким знакомым показался аромат…
Через секунду Жору уже толкала со всех сторон толпа, хлынувшая по лестнице.
– Держи воровку! Хватай ее!! Ведьма!!! – стократно размноженное, неслось со всех сторон. – Не уйдет!!!!
Георгий мгновенно оказался во власти людского потока, который тащил его за собой, крутя, будто безвольную щепку в бурном весеннем ручье…
Под ногами захрустело и звучно лопнуло что-то огромное, ребристо-круглое и влажно-скользкое, прыснули во все стороны какие-то мелкие хвостатые существа…
* * *
Расстояние между легкой лодочкой, на веслах которой сидело всего два человека, и тяжелой баркой, переполненной преследователями, поначалу казавшееся огромным, мало-помалу сокращалось. Вообще, эта гонка по ночной реке, практически неосвещенной, напоминала кошмарный сон. Столпившиеся на палубе барки вооруженные люди потрясали аркебузами и мушкетами, и на твердой-то земле не слишком точными в стрельбе, а на качающейся неверной опоре совершенно бесполезными, а также шпагами, кинжалами и тесаками. Георгий, прижатый грудью к фальшборту, с тоской озирался вокруг, мечтая найти хоть одно знакомое лицо, но взгляд натыкался лишь на оскаленные зубы, выпученные глаза, гневно топорщащиеся усы и бороды. Вероятно, Леплайсан, Барбаросса и остальные оказались в другой барке, отставшей от первой на полкорпуса, но идущей метрах в тридцати ближе к левому берегу.
Из обрывков разговоров он уже уяснил, что некая гостья, приблизившись к королеве Маргарите якобы затем, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение, незаметно срезала с ее платья несколько бриллиантовых подвесок баснословной ценности, подаренных намедни высочайшим супругом, и успела скрыться до того, как пропажу обнаружили. Более того! Одна из драгоценных безделушек была богохульно подброшена кем-то неизвестным в карман рясы кардинала де Воляпюка, присутствовавшего на балу! Тут дело пахло уже не виселицей, а костром за оскорбление священника и всей католической церкви в его лице!
О том, что будет, когда преследователи настигнут беглецов и возьмут лодочку на абордаж, Арталетову думать не хотелось. Сжимая вспотевшей ладонью, еще хранящей легкое пожатие пальчиков «графини» Жанны, рукоять шпаги, он ясно понимал, что, пока будет жив, не даст ни одному из этих озверевших от близости жертвы охотников спуститься в лодку. Шпага и кинжал, кинжал и шпага, а мертвому и любовь ни к чему…
Развязка приближалась неумолимо.
Один из гребцов в лодочке, возможно не выдержав изнуряющей гонки, допустил ошибку, и, резко накренившись, челнок зачерпнул бортом воду. Совсем немного, не более нескольких литров, но зачерпнул. С огромным трудом суденышко удалось выровнять, но скорость его резко упала, и расстояние между преследуемыми и преследователями начало стремительно сокращаться.
Заметив это, экипажи обеих барок радостно взревели и еще более взвинтили темп гребли.
Беглецов постепенно зажимали в клещи.
Увы, в тот момент, когда, казалось, деваться им было некуда, случилась оказия, вероятно хорошо известная читателям по роману Ильфа и Петрова… От веса столпившихся на одном борту преследователей та барка, на которой находился Георгий, накренилась и…
Только оказавшись в воде, Жора с ужасом вспомнил, что плавает приблизительно как топор, но без топорища. Некоторое время ему еще отчаянными усилиями молотивших по воде рук удавалось держаться на поверхности, но наполняющиеся водой сапоги властно потянули барахтавшегося «шевалье» вниз.
Последним, что он увидел, было бледное лицо «графини», обращенное к нему, ее простертые к нему руки, с трудом удерживающие ее сообщники… «Спасайтесь! – хотел крикнуть он. – Не думайте обо мне!»
Но вместо слов над его головой вздулись и лопнули огромные пузыри, а темная холодная глубина приняла его безвольное тело.
«Сталь вас не возьмет, в воде не утонете и в огне не сгорите… – всплыло перед остановившимися зрачками Георгия бледное колеблющееся лицо, едва шевелящее тонкими губами. – На вашем челе печать избранности… Я боюсь вас…» Все померкло…
Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя! тятя! Наши сети
Притащили мертвеца».
Александр Сергеевич Пушкин. «Утопленник»
Водяной Порфирий Блюкало, смотрящий Сены и окрестных водоемов (включая бассейны и фонтаны), с утра был не в духе.
Да и откуда тут быть хорошему настроению, если все кругом – из рук вон плохо! Народишку расплодилось по берегам много, льют все что ни попадя в реку, рыбу, раков и прочую водную живность вылавливают подчистую, не брезгуя лягушками (французы, что с них возьмешь – мать их ети!), плотины везде ставят, мельницы и прочие гидротехнические сооружения… И мало того, что творят все это, – ни на минуту не задумываются, что нужно бы задобрить подводного хозяина. Утопленников в последнее время стало множество, причем «естественных», так сказать, не прибыло, а вот всяких «неестественных» – то с тяжеленным камнем на шее, то с ножиком в спине, а то и вовсе без головы – хоть пруд пруди… Оно, конечно, вроде бы и ничего – хороший утопленник, он в хозяйстве бо-о-ольшое подспорье: русалки там обоего пола, ундины по-местному… Замену себе, опять же, подбирать пора… Шутка ли – триста лет Порфирий оттрубил на важном посту! Все оно так…
Да вот закавыка: не тот нынче пошел утопленник… Откуда что взялось: отказались проклятые подчиняться смотрящему, создали свое, французское, «водянство», своего смотрящего выбрали, какого-то Гастона Аквати, бывшего мельника, сверзившегося по недосмотру или по пьяни со своей плотины и благополучно утопшего лет пять назад. Республиканцы хреновы!
Давно пора забить стрелку этому Гастону, да поговорить по душам, но годы уже не те… И кого из бойцов выставишь-то? Все старые, все дряхлые, молодого пополнения из России давным-давно не поступало, а живого русака сюда калачом не заманишь и на сушу, не то что под воду…