Ощущение несовместимости двух реальностей стало оглушающим. Я как будто погрузился в свой давний сон… Каменные фигуры, лежащие на земле и медленно разрушающиеся. Одна из них поворачивается ко мне, и я узнаю в ней черты моего друга.
Это было нелепо, бессмысленно, дико, но я спросил:
– Уолт?..
– Нет.
Раскатистый звук его голоса пронесся над нами, словно гул отдаленной лавины.
– Я не тот, за кого ты меня принял. Но могу взять облик любого, чья душа скрыта в источнике.
Его глаза, напоминающие цветом кайлатские топазы чистейшей воды, внимательно смотрели на меня, пронизывая насквозь.
– Я охраняю запретное место, которое ты искал. – Он наклонил голову, и каменные волосы, освещенные кайлатским солнцем, вдруг приобрели знакомый мне рыжий отсвет. – Но тебе душа не нужна. Она у тебя уже есть. Зачем ты пришел?
– Открыть источник. Я хочу, чтобы все люди получили души.
– Все?..
Смех хранителя был похож на шорох осыпи, когда один камень бежит за другим неудержимым потоком.
– Такого у меня еще никто не просил. Значит, ты пришел, чтобы спасти всех блуждающих в темноте, бездушных, жестоких, примитивных, алчных? – Свет в зрачках хранителя на миг погас, превращая их в две темные дыры в камне.
Рядом прозвучал громкий выдох Тиссы, услышавшей подобные обвинения.
– Это не так, – ответил я. – Люди ничего не знают о справедливости, привязанности и щедрости. Они как дети, которых не научили любить и сопереживать. Они не виноваты в том, что родились такими.
– Когда-то у всех были души, – мягко произнес он, глядя на меня сверху вниз, и уточнил: – У каждого. Но люди с такой легкостью топили их в собственной грязи лжи, лицемерия, убийств, лени и равнодушия, что те стали покидать их. Зачем навозным червям эти искры света – они и так могут рыться в своей сточной канаве.
Его голова заслонила собой розовеющий пик Пустынника, показавшийся в разрыве облаков. Мраморная фигура, окрашенная закатным солнцем, приобрела теплый оттенок живого тела.
– Открой источник, – сказал я. – И они станут прежними.
– А они просили тебя об этом? – долетел до меня равнодушный голос, похожий на ледяной ветер. – Им это нужно? С чего ты взял, что можешь решать за всех?
Черты моего друга, перенесенные на каменное лицо, показались мне совсем чужими. Едва ли не враждебными.
– Если у тебя есть душа, это не значит, что она нужна каждому. Ты не думал о том, что им так проще, лучше, спокойнее, ничто не заставляет сопереживать, испытывать муки совести и вину.
Хранитель наклонил голову, и желтые топазы его глаз вспыхнули ярким светом, словно сквозь них на меня посмотрели сразу сотни душ – счастливых, спокойных, умиротворенных, далеких от мелких проблем этого мира.
– Бессмысленно просить за других. Ты не можешь взять на себя ответственность за судьбы людей. И никто не может. Кроме них самих. Тот, кто почувствует пустоту и бессмысленность своей жизни, придет сюда сам. Преодолеет все трудности, страхи – и попросит.
Тяжелые веки опустились, притушив огонь в золотых зрачках. Хранитель произнес медленно, словно стараясь лучше донести до меня смысл своих слов:
– Один не должен спасать всех. Один всех спасти не может. Этот труд – каждый должен совершить сам.
Тисса, напряженно слушающая разговор, неожиданно сделала шаг вперед.
– Тогда дайте мне, – выговорила она хрипло и чуть невнятно. – Дайте мне эту проклятую душу. Я шла сюда… преодолевала трудности… чуть не погибла. Я имею право ее получить.
Мраморные губы хранителя улыбнулись едва заметно:
– Очень редко здесь появляются люди, подобные тебе. И просят о том же. Но большинство из них сразу отказываются от своих слов. Они считают слишком высокой цену, которую надо заплатить за обретение души.
Между бровей Тиссы появилась тонкая морщинка.
– И какова цена?
– Неизвестность…
Я вспомнил свой разговор с гурхом – тот изъяснялся так же туманно и не давал четких ответов. Тисса, вероятно, тоже поняла это.
– Что бывает с теми, кто получает душу? – спросила она прямо.
– Иногда они умирают…
Лицо девушки на миг превратилось в подобие неподвижной маски. Потом она нахмурилась, напряженно обдумывая услышанное, и опять задала вопрос:
– Почему?
– Почему лопается пустой, холодный, стеклянный сосуд, если в него налить горячую жидкость? – задал ответный вопрос хранитель, больше ничего не объясняя, но моей спутнице оказалось достаточно этого яркого образа.
– Значит, я могу умереть… – медленно произнесла Тисса. – Но это не неизвестность. Это риск. Игра со смертью…
Я знал, что сейчас она напряженно размышляет. Рациональный разум не мог позволить ей допустить такого приближения к опасности ради чего-то нематериального, едва ли реального. Ради того, чему она пока еще не видела практического применения.
– Только так можно изменить свою суть и получить то, о чем ты просишь.
– Но что я приобрету, получив душу? – Она взглянула на меня. – Я изменюсь? Насколько сильно? Я хочу понять, ради чего должна рискнуть жизнью.
Я поймал себя на том, что мне хотелось бы рассказать ей, как приятно и легко обладать душой, сколько полезных бонусов она дает. Однако я знал, что это ложь. И я не могу ее обмануть. Она обязана знать все, чтобы сделать правильный выбор.
Но как объяснить человеку, слепому от рождения, что такое краски, формы, цвет и свет? Как рассказать лишенному слуха о музыке? Я могу лишь приблизительно представить ее мир, а она – мой.
– Когда ты умрешь, то не исчезнешь, – произнес я. – Не превратишься в пустоту. У тебя будет шанс прожить еще не одну жизнь.
– Прости, но я не могу поверить в загробный мир. – Ее голос зазвучал резко и враждебно, почти агрессивно. – Еще никто не доказал, что он существует. И ты сам говорил, что не уверен в том, что происходит после смерти на самом деле. Все умирают. Я не хочу жить ради того, что будет или не будет потом. Иначе эта, реальная, жизнь потеряет смысл.
Она помолчала мгновение и задала новый вопрос:
– Я смогу воздействовать на людей так же, как ты, Рай? Привлекать, очаровывать, отпугивать?
– Сможешь, но… тебе это не будет нужно.
– Почему?
– Потому что ты станешь считать такое управление людьми неправильным, несправедливым и допустимым лишь в самом крайнем случае.
– Но почему? – повторила она, глядя сквозь меня, в будущее, которое могло полностью измениться для нее с приобретением души. А могло никогда не наступить.
Хранитель стоял неподвижно, сейчас особенно похожий на произведение высочайшего мастера. Сочетание грубо обтесанных ветрами скал и гладкого, почти живого мраморного тела было удивительно и невероятно. Взгляд золотых топазов встретился с моим, в нем блеснула едва заметная усмешка.