— А потом кухаркины дети полезут управлять государством, — скривил губы в иронической улыбке офицер. — Уж не социалист ли вы часом, Модест Георгиевич?

— Ни в коей мере, — смешался ученый. — И вообще: какое отношение имеет народное образование к социализму?

— Самое прямое… Но извините, профессор, — Манской решил не углубляться в дебри политики. — Я хотел спросить вас вот о чем…

— Конечно, Сергей Львович. Я весь внимание.

— Вот этот… субъект, — кивнул офицер на обитую крашенной суриком жестью дверь морга. — Неужели это разумное существо?

— Увы, — развел руками Привалов. — Я не могу в полной мере оценить умственные способности данного представителя приматов. Может быть, при жизни он имел некоторые интеллектуальные способности, а может быть — был не умнее африканской гориллы. Имея единственный мертвый экземпляр, судить об этом трудно. Крестьянин даже не мог толком объяснить, как двигался этот примат, — прямо, как человек, или опирался руками о землю, как человекообразная обезьяна…

— А не может это быть… гм-м… проявлением мистических сил?

— Сергей Львович! Мне стыдно за вас! Ну, ладно, простительно неграмотным мужикам верить в леших и прочую нечистую силу, но вы-то — образованный человек! Что вы нашли в этом бедном существе мистического? Вы же присутствовали при вскрытии!

— Я ничего такого не хотел сказать… — смешался смущенный таким напором Манской. — Да, вроде бы животное как животное… Но не смущает ли вас, профессор, череда странных напастей, обрушившихся на Новую Россию в последнее время? Саранча, засуха, мороз, детская чума… Это вот существо, по словам крестьян, убившее нескольких коров…

— Глад, мор и семь казней египетских! — сверкнул стеклышками пенсне Привалов. — Могу вас заверить, сударь, что никакой связи между всем перечисленным вами нет и никогда не было. Стечение обстоятельств — не более того!

— Как знать, как знать…

— И к тому же я не совсем уверен, что убийцей коров был именно этот примат! Строение его зубов доказывает, что существо это, как и человек, предпочитает растительную пищу.

— А клыки?

— Что клыки? Разве у нас с вами их нет? Да, обезьяны, как и люди, всеядны. При случае африканские бабуины могут убить и растерзать антилопу. Но чтобы целенаправленно охотиться на крупный рогатый скот… Скорее всего, это был обыкновенный медведь.

— Как знать, — еще раз пробормотал ротмистр.

На душе у него было неспокойно…

3

— Эй, наверху! Хватит спать!

Дюжина вьючных лошадей появилась у каменистой осыпи к вечеру, когда длинные тени окружающих сосен почти скрыли ее в густой тени. Предводитель маленького каравана споро вскарабкался по сброшенной ему сверху веревочной лестнице.

— Сколь раз тебе говорено, — казачий хорунжий, помятый, словно и впрямь дрых без задних ног, долго придирчиво изучал протянутые ему бумаги: караванщика он давно и хорошо знал в лицо, но порядок — прежде всего. — Не вываливать всем гамбузом под Врата — остановитесь версты за полторы, пошлите гонца… Инструкции для кого писаны?

— Не серчай, Заманюк, — выдубленный солнцем жилистый мужичок достал из-за пазухи плоскую фляжку и протянул караульному. — Лучше дерни для куражу.

— На службе не потребляю, — с видимым сожалением отстранил флягу казак. — А кураж мне тут ни к чему. Вот напрут следом за тобой краснож…е — тогда и покуражимся, — похлопал он ладонью по щитку «Максима», уставившего тупое рыло в сторону мирно щиплющих травку лошадей.

— Степан! — окликнул он одного из казачков, от безделья драившего суконкой и без того чуть ли не зеркальное голенище сапога. — Сгоняй на ту сторону — пусть мне сюда инспектора этого вызвонят.

К «дефиле» давным-давно был проложен телефонный кабель, но связаться можно было только от внутреннего устья скального прохода. Стоило протянуть провод до внешнего — связь таинственным образом пропадала. И сколько ни бились умные головы Новой России над этой проблемой — решения ее в ближайшем будущем не предвиделось. Инженер Гаврилович, ведавший в том числе и коммуникациями, уповал на радиостанцию, но из-за несовершенства этого вида связи пока обходились тем, что есть. Кстати, никаких сигналов радиоприемник, собранный им собственноручно, за Вратами не принимал. Перед ними, во внешнем мире, — сколько угодно, включая радиостанцию «Коминтерна», а внутри — только шумы и помехи. Вот и приходилось пользоваться комбинацией прадедовских «гонцов» и «чуда техники» XX столетия.

— Послушайте, ваше благородие, — залебезил караванщик. — Какой инспектор? Вы меня что — первый день знаете? Ничего запрещенного у меня нет и никогда не было. Да нешто ж я не понимаю? А мне ведь сейчас вьюки сгрузить и обратно поспешать — ночь на носу…

Он был, конечно же, прав: согласно той же инструкции, ночевать перед Вратами было строжайшим образом запрещено — кострища и прочие следы человеческой деятельности могли указать на «дефиле», а это обитателям «Новой России» было совсем не с руки. Поэтому все стоянки разрешалось устраивать лишь в нескольких часах пути от озера.

— Хорошо, — почесал в затылке хорунжий. — Давай, быстро разгружайся. И троих давай сюда — у меня носильщиков нету, тяжести твои таскать.

— А как же…

— А вовремя надо было приезжать, — отрезал Заманюк. — Ничего — перетащат груз и догонят тебя. На лошадях это очень даже быстро.

Казаки привычно укрепили у входа блоки, и разгрузка началась…

— Ну, мы поехали? — старшина «грузчиков» отряхнул руки и направился к лестнице.

— Куда! — хорунжий указал в глубь «дефиле». — На кой черт мне тут у входа ваши мешки? Перетащите к озеру и — свободны.

— Мы так не договаривались! — зароптали приезжие.

— А мы никак не договаривались, — зевнул казак. — Приехали бы вовремя, вас бы тут ждали. А так — извиняйте. Прямо сейчас начнете — к утру управитесь.

— До чего ж не люблю я вас, лампасники, — в сердцах сплюнул караванщик на устилающий дно «дефиле» щебень.

— А нас никто не любит, — равнодушно бросил хорунжий, устраиваясь у раскаленной жестяной печурки — к ночи изрядно похолодало. — Мы не червонцы, чтобы всем нравиться. А будешь тут плеваться — нагайки отведаешь.

«Грузчики» управились задолго до утра — подобные «сверхурочные» случались уже не раз и не два. Да и груз был не так уж тяжел, явно не кирпичи и не чугун. Но возни с ним все-таки было изрядно.

И никто не заметил, как один из маленьких тючков, даже, скорее, пакет, откатился с тропинки в кусты. Очень удачно — в таком месте, что его не было видно ни от Врат, ни от озера…

* * *

«Ну скоро они закончат? — думал Петя Спаковский, затаившись в высокой траве, неподалеку от тропинки. — Утро на носу, а мне еще через посты красться…»

До рассвета было еще далеко — небо на востоке едва-едва начало теплиться. С озера лениво наползал туман, и с одной стороны это, конечно, было только на руку, но вместе с туманом ползла промозглая сырость, и у парнишки давно зуб на зуб не попадал — то ли от холода, то ли от волнения. Можно было бы уже убраться отсюда — пакет, так удачно оброненный «грузчиком», давно лежал за пазухой, холодя клеенчатой оболочкой грудь через рубаху. Но нужно было убедиться, что оплата за него получена, иначе вряд ли в следующий раз удалось бы получить посылочку извне. А налаживать контакты с недоверчивыми кержаками, из которых сплошь состояли караваны, было ох как трудно.