Владимир Леонидович не слышал, о чем говорил с паствой служитель Господа, но по тому, как внимала она ему, понимал, что священник нашел нужные слова, способные вразумить самых отпетых, остудить самые горячие головы, сковать языки самых развязных.
«Кажется, обошлось, — перевел он дух, по привычке нашаривая в кармане портсигар. — Слава богу, обошлось…»
Ему до смерти хотелось плюнуть через левое плечо, как бывало когдато, но он совестился сделать это простое естественное движение на глазах стольких людей. Равно как и перекреститься на сияющий золотом купол собора Святого Николая.
И нечистый воспользовался его заминкой…
Звук выстрела показался нестрашным — будто сучок треснул или сорванец бабахнул пугачом-поджигом. Но в мертвой тишине, обрушившейся на площадь после него, отец Иннокентий вдруг опустился перед толпой на колени, словно каясь перед ней в несовершенном грехе, а потом мягкой грудой завалился набок. Клобук слетел у него с головы, и седеющие волосы рассыпались в пыли, сложившись в некое подобие нимба…
Все это заняло лишь миг, а уже в следующее мгновение толпа угрожающе качнулась вперед, поглотив лежащее тело, и ворча двинулась вперед, прямо на сверкающую на солнце цепочку штыков. Несколько солдат бросили наземь оружие и попытались бежать — перед ними были их отцы, деды и братья, винтовки заколебались в руках остальных, офицер, командующий батальоном, замешкался, и ротмистр Манской оттолкнул его в сторону.
— Це-е-е-лься! — зычно прогремел над площадью его голос, и солдаты, устыдившись, кое-как взяли прицел, стараясь целиться над головами приближающихся людей. — Пли!
Грянул нестройный залп, только вспугнувший голубей с крыш. Залязгали, выбрасывая гильзы затворы винтовок, фельдфебели тычками запихивали нерешительных в задние ряды, выволакивая на их место других солдат. Одного солдатика на левом фланге вырвало прямо на землю.
— Целься! — Манской отобрал у бледного поручика шашку и вознес ее над головой. — Ниже прицел!.. Пли!..
Более слаженный, чем первый, залп слился с выстрелами со стороны толпы. Зажужжали над головами пули, завизжали женщины, один солдат из первой шеренги кулем повалился наземь, еще один выронил винтовку, зажимая брызжущее кровью плечо, неведомый шутник сбил у генерал-губернатора фуражку с головы, прямо как в старые добрые времена кадетства…
И тогда с верхнего этажа «Кремля» ударил пулемет. Свинцовый град весело запрыгал по площади, разбрызгивая под ногами бегущих фонтанчики пыли…
— Прекратите бойню, ротмистр! — Владимир Леонидович взял из рук поручика протянутую фуражку с простреленной тульей, но не стал надевать ее, с болью глядя на опустевшую площадь с полутора десятками неподвижных и еще корчащихся тел.
А на верхнем этаже «Кремля» пожилой пулеметчик с погонами вахмистра на плечах, не обращая внимания за замершего рядом молодого казачка, до боли сжавшего в кулаках ленту, крестился, глядя поверх стального щитка на дело своих рук, и мутные слезы катились по изборожденному морщинами лицу, пропадая без следа в пышных седых усах. И думал он о том, что снова, повинуясь присяге, стал Каином, пролил русскую кровь…
Молоденький часовой у двери в «Кремль» пытался остановить Алексея, но на него зашикали, и он смущенно отступил, оправдываясь:
— Прощения просим, ваше благородие… Не признал…
Молодой человек взбежал по лестнице, разминувшись со спускающимся ему навстречу сгорбленным стариком, и только на самом верху обернулся.
— Николай Петрович?.. — неуверенно спросил он.
Старик вздрогнул, помедлив, повернул трясущуюся голову, и Еланцевмладший поразился, как горе может в короткий срок преобразить человека. Потеряв младшего сына, инженер Спаковский еще держался, но теперь горе сразило его наповал.
— А-а… Алешенька, — пробормотал он, робко улыбаясь. — Алексей Владимирович… А Петенька, вот, мой…
Вцепившись дрожащей рукой в перила, инженер начал осторожно подгибать ноги, словно собираясь встать на колени прямо здесь, на лестнице.
— Что с вами, Николай Петрович? — испугался Алеша, сбегая вниз и стараясь удержать Спаковского. — Сердце, да?
— Алёшенька, — рыдая, мужчина обнял молодого человека. — Алексей Владимирович… Господин Еланцев…
— Что вы, что вы…
— Спасите моего сына, господин Еланцев, — прорыдал Спаковский. — Христом-Богом вас молю, Алексей Владимирович, — спасите Петеньку! Вы ведь были так дружны с ним! Замолвите словечко перед папенькой, господин Еланцев! Вы же тоже отец!..
— Николай Петрович… — лепетал Алеша, пытаясь оторвать от своей одежды цепкие стариковские пальцы. — Николай Петрович…
С огромным трудом он вырвался и, втянув голову в плечи, бегом поднялся наверх. Вслед ему неслись тяжкие, как камни, слова:
— Господь вас накажет, Алексей Владимирович! Вас, вашего батюшку и детей ваших. На все ваше потомство до седьмого колена ляжет кровь моего Петеньки…
Он ворвался в кабинет отца без стука.
— А-а, Алеша, — оторвался тот от бумаг. — Извини, сейчас мне некогда. Зайди, пожалуйста, после обеда…
— Папа! — сын оперся на отцовский стол, смахнул в сторону стопку документов.
— Что ты себе позволяешь?.. — начал Еланцев-старший, но наткнулся на яростный взгляд сына и осекся.
— Папа, — выпалил Алексей. — Это правда?
— Что ты имеешь в виду?
— То, что Петр Спаковский и его товарищи…
— Будут повешены за государственную измену, — закончил отец за сына, спокойно глядя ему в глаза. — Они преступники, Алеша, и должны понести наказание. По их вине погибли люди.
— Люди были расстреляны по твоему приказу!
— Да. Приказ стрелять отдал я. Но неужели ты хотел, чтобы здесь, на земле Новой России, повторилось то, что мы пережили в той, оставленной нами стране?
— Ничего этого не было бы, — потерял напор молодой человек. — Эти люди…
— Эти люди, конечно же, шли сюда с оружием в руках, чтобы засвидетельствовать нам свое почтение, — сарказм Еланцева-старшего прожигал до костей, как кислота. — Вот, посмотри, — он швырнул сыну простреленную фуражку. — На два пальца ниже и мы бы с тобой разговаривали уже не здесь.
— Но…
— Убито четверо солдат, девятеро ранены, — безжалостно продолжал Владимир Леонидович. — Двое из них вряд ли выкарабкаются, несмотря на все усилия медиков. Но это все пустяки по сравнению с тем, что мы потеряли отца Иннокентия.
— Мне очень жаль…
— И я имею свидетельства того, что стрелял в безоружного человека, священника, один из этих… — полковник брезгливо, ногтем оттолкнул список. — Заговорщиков… Возможно, даже твой дружок, за которого ты пришел хлопотать. Имей в виду, я отказал его отцу, откажу и тебе.