Александр пожал плечами. Он знал почти столько же, сколько и его близнец. Почти столько же… Разве что видел ее мертвой, а тот, другой — нет… Так пусть же навсегда останется для него любимая женщина, предавшая его во имя высокой цели и жестоко наказанная за это, прекрасной и желанной, не имеющей ничего общего с тем, что предстало тогда перед ним… Нет, она не заслужила такой участи, того, что с ней сделал этот зверь в человеческом облике. И в человеческом ли?..
— Как там Владимир? — спросил он вместо ответа. Теперь уже настала очередь Александра пожать плечами.
— Володька?.. А что с ним сделается? Железкой больше, железкой меньше… Тем более сквозняком прошла. У него ведь все жизненно важные органы знаешь где находятся? То-то… Заживет все как на собаке. Уже сестер милосердия, говорят, лапает… Еще немного — и свидания начнет назначать… Если кобелизма своего не потерял — все в порядке.
ЭПИЛОГ
Два мужских силуэта замерли под настоящим снегопадом из опадающих цветочных лепестков над скорбным памятником, едва видным из-под венков и живых цветов. Глубоко высеченная на полированном черном граните под простым православным крестом надпись гласила:
«Княжна Анастасия Дмитриевна Лопухина».
И все. Никаких дат, эпитафий, скорбящих ангелов…
— Ты знал, Саша?
Стоящий с низко опущенной головой Бежецкий молча помотал головой. Он знал ее как Маргариту… Всегда она была только Маргаритой. Его Маргаритой. Маргаритой фон Штайнберг…
— Как это случилось, Саша?
* * *
Государь, заметно идущий на поправку, но все равно еще очень слабый и не покидающий постели, принял обоих Бежецких в Большом Гатчинском дворце, избранном им своей летней резиденцией сразу после восхождения на престол в 1993 году.
Развеять слухи об участии «единого в двух лицах» князя в успешном «удалении от власти» Челкина не удалось, да и не пытался никто этого делать. Слишком уж много было свидетелей, лично видевших Александра и во главе повстанцев, теперь иначе чем спасителями Отечества и не называемых, и в каземате Петропавловской крепости.
Кстати, призрак крепости витал некоторое время над обоими близнецами, причем даже не самих казематов, а равелина… Так как выступление гвардии, пусть даже в защиту государя, которого никто официально и не пытался утеснить в его правах, как ни крути, являлось государственным преступлением, был суд над зачинщиками, скорый и правый, причем приговоривший их всех к самой суровой каре. Однако император милостиво объявил всеобщую амнистию (странным образом не коснувшуюся назначенных Борисом Лаврентьевичем сановников, привлеченных по иным статьям), помиловав всех участников заговора и даже наградив особенно отличившихся… О самом «виновнике торжества», Челкине, по мнению одних, тайно убитом, других — заключенном в качестве новой Железной маски в Шлиссельбург или даже мрачный уральский Шарташ (тюремный замок, воздвигнутый в 1937 году близ Екатеринбурга по личному повелению императора Алексея II для особо опасных государственных преступников), либо бежавшем за границу при помощи начальника Дворцовой охраны, также таинственно исчезнувшего, вспоминать прилюдно очень скоро стало считаться проявлением дурного тона…
Падкая до всякого рода романтических и загадочных историй столичная публика удивительно легко восприняла двуличие (в самом хорошем смысле этого слова, господа!) князя Бежецкого, так потрясшего всех прошлым летом сначала свалившимся на него монаршим венцом, а затем — еще более своим демонстративным отказом от оного… Кумушки вовсю судачили по углам о некой тайне рождения двух близнецов, одному из которых было суждено возложить на себя корону (интересно, кто бы это мог знать без малого сорок лет назад, когда и «короно-носитель» предыдущий был полон сил, и некой Елены, через которую она перешла к другому, на свете не было?), а второму — уготовано забвение и прозябание в провинции, где и вырос он сущим дикарем на лоне природы… Мужчины, не менее склонные к сплетням, игриво подмигивая, вещали о том, что второй Бежецкий —вовсе не сын уважаемого всеми Павла Георгиевича, а прижит его супругой от некой титулованной особы… Вторая версия не выдерживала никакой критики ни со стороны элементарной логики (в таком случае высокородными бастардами должны были быть оба князя), ни с биологической, но именно она безумно нравилась многим дамам… И наконец, существовала еще одна версия — о похищении в нежном возрасте второго Сашеньки цыганами (увы, здесь имело место прямое обвинение Бежецкого-старшего в шизофрении: кто бы, пребывая в твердом уме, стал называть двух близнецов одним и тем же именем?) и воспитании его до совершеннолетия в бродячем таборе…
Словом, домыслов, вымыслов, догадок и прямых спекуляций вокруг чудесного раздвоения князя Бежецкого было столько, что сразу несколько литераторов разной степени лихости пера, выставляя всех действующих лиц, конечно, под вымышленными именами, описали эту историю в своих опусах, причем в различных жанрах: в виде комедии, трагедии и эпопеи… Последняя, кстати, была позднее экранизирована несравненным режиссером Нахалковым под названием «Цыганский цирюльник», и фильм делал неплохие сборы в течение целого сезона как в Империи, так и за ее рубежами.
Видимо, своей личной благорасположенностью к новоявленному Янусу государь стремился одновременно положить конец всякого рода сплетням и узаконить статус обоих.
— А-а-а, господа Бежецкие! — Император при виде вошедших с поклоном дворян улыбнулся и сделал попытку подняться, но был решительнейшим образом удержан сидящим рядом недреманным оком в лице ветхого старика-лакея, помнившего его величество еще веселым и румяным карапузом. — Входите, входите… Дайте мне собственными глазами убедиться, столь ли велико сходство между вами…
— Осмелюсь возразить, — довольно дерзко заявил один из Александров, — оставляю вам самим догадаться, кто именно. Сейчас это довольно легко сделать, ибо один из нас невредим, а у другого не сошли еще с лица следы от раны, полученной во славу государства Российского и вас, ваше величество!
— Вижу, вижу, — улыбнулся Николай Александрович. — Прошу вас присесть, господа, в ногах правды нет… Я вызвал вас, господа Бежецкие, — произнес он после нескольких минут разговора, светского по сути и пустого по содержанию, — чтобы сообщить вам рвою монаршую волю…
Проникнувшись торжественностью момента, оба поднялись с мест и замерли.
— Еще весной, на последнем перед… — император замялся, но быстро проскочил неприятную для себя тему, — полковом обеде, я пообещал вам, Александр Павлович, — глаза Николая II остановились именно на том Александре, который был ему нужен в данный момент… — место дворцового коменданта… Увы, я не могу вам доверить это место…
Его величество сделал паузу, якобы чтобы передохнуть, а на самом деле — проследить за впечатлением от своих слов, но оба Бежецких были невозмутимы, будто изваяния Геркулеса, поддерживающие потолок по углам комнаты.
— Я назначаю вас, князь Бежецкий, шефом Пятого отделения моей Особой Канцелярии вместо подавшего прошение об отставке по возрасту и общей немощности князя Корбут-Каменецкого…