Саша бессильно сжал кулаки: это уже третий раненый, скончавшийся здесь, в осаде, без медицинской помощи. Да и вряд ли помог бы медик, даже окажись он рядом: при потере крови необходимо обильное питье, которого нет. Последние капли воды закончились шесть часов назад. Почти все раненые понемногу впали в кому, а еще пара-тройка часов без воды убьет их.
— Худайбердыев волосы там рвет, — бесстрастно продолжал фельдфебель. — Дружны они были очень. Ребята даже подшучивали…
— Что же делать, — оборвал готовую сорваться с уст солдата непристойность поручик: здесь, рядом с еще не погребенными по православному чину мертвецами, это казалось кощунством. — Вы опытный солдат, подскажите.
После всего того, что сделал фельдфебель, Александр не мог обращаться на «ты» к этому русскому мужику, годящемуся ему если не в отцы, то в дяди точно. Не поворачивался язык.
— Солнышко заходит, — посмотрел в небо Ратников, будто не слыша офицера. — Часок-другой, и стемнеет…
— Вы это к чему? — не понял молодой человек.
— Да все к тому же, — закинул руки за голову, устраиваясь поудобнее, солдат. — Темно станет, бачи кулеш свой станут варить, Аллаха славить… Глядеть за нами будут вполглаза — куда мы отсюда, с каланчи этой, денемся?…
— Что за прибаутки? — начал сердиться Саша. — Говорите по существу, фельдфебель.
— Я и говорю по существу… Схожу я за водицей, ваше благородие. Сил нет смотреть, как раненые помирают. Да и мы, целенькие, скоро от жажды с глузда съедем…
Бежецкий смотрел на лежащего с закрытыми глазами солдата с недоверием.
— Вы с ума сошли… До воды не добраться.
— Почему это? — поинтересовался Ратников, не поднимая век.
— Да там весь склон простреливается! Вам и половины пути проделать не дадут! Я запрещаю…
— Ну, положим, простреливается он днем, — возразил фельдфебель. — А ночью туземцы воевать не большие мастаки… Да и закон их магометанский велит все дела при свете дня творить, что добрые, что всякие… А что, — открыл он глаза и в упор взглянул на офицера, едва сдержавшегося, чтобы не отвести глаза, — лучше будет, если мы тут все от жажды передохнем? И раненые — первыми. Поручик вон наш совсем плох. И капитан…
— Но…
— Ладно бы хоть воды под боком не было… Попадал я в такие передряги. Да вон же она, — указал лежащий через плечо большим пальцем с въевшейся намертво пороховой копотью за каменный «бруствер». — Слышите, журчит?
— Но… — сглотнул впустую офицер, против воли представив себе ледяную струю, льющуюся в горло.
— Да все одно я пойду, — спокойно сказал Ратников. — Главное, фляжки чем-нибудь мягким обмотать, чтобы не стучали по камням. А уж ползать-то я умею…
Он по- кошачьи, разом перевернулся на живот и бесшумно канул в тени высокого утеса, козырьком нависающего над «лежкой» Бежецкого…
* * *
— Ну, пошел я, — просто сказал фельдфебель, обернув к поручику лицо, неразличимое в темноте — специально вымазал сажей лицо и руки. — Не поминайте лихом…
Александр не нашел что ответить и только сжал рукой литое плечо «пластуна». В первый раз в жизни довелось посылать ему человека на верную смерть. И пусть тот шел на это не против своей воли, на душе поручика все равно скребли кошки.
«Соберись, тряпка! — уговаривал он себя. — Неужели, выбирая себе профессию, ты надеялся обойтись без этого?»
Фляги для опасного предприятия подбирали из «выморочного» имущества, чтобы не будить без причины надежду у истомившихся людей. Ратников придирчиво отобрал полдюжины добротных алюминиевых «литровок», собственноручно, не доверяя никому, обернул их поверх обтягивающей металл ткани использованными бинтами и полосами разорванной нательной рубахи.
— Чтоб не выдали, паразитки, — пояснил он внимательно наблюдающему за его манипуляциями поручику. — Звук ночью в горах ох-ох как далеко разносится. И речка не помешает. А у горцев этих уши — как у собак.
Сосуды были аккуратно сложены в солдатский «сидор». Автомат фельдфебель решил не брать, обойдясь табельным капитанским «федоровым» и острым как бритва финским ножом.
— Чего лишний груз тащить? — пожал он плечами. — Коли заметят меня с верхотуры, он по-любому не поможет. А мешать будет изрядно. Да и патроны, в случае чего, вам останутся…
Ратников бесшумно, как всегда, отполз от края площадки метров на десять, сверкнул в сторону затаившего дыхания офицера белками глаз и канул в темноту. Даже напрягая изо всех сил зрение, Саша не мог различить в кромешной тьме — ночка, как на заказ, выдалась безлунная, а мириады огромных, мерцающих ледяным светом южных звезд ничего не освещали — скользящего ужом между камней солдата. И надеялся, что с той, вражеской стороны его тоже никто не видит.
Минуты тянулись невыносимо медленно. Бежецкий из последних сил давил в себе желание ежеминутно глядеть на светящийся циферблат часов с намертво, казалось, прикипевшими к цифре «два» стрелками. Самое глухое время ночи. Час Быка, как называли его древние, или «собачья вахта» по-морскому. Время, когда все существа из плоти и крови спят, а по свету шастает лишь нечистая сила…
Таким порождением ночной тьмы показался Александру выросший над бруствером черный силуэт. Он даже вздрогнул от неожиданности, едва не выронив из рук автомат.
— Не задремали тут, ваше благородие, — сверкнули из темноты зубы, — пока я там вожжался? Держите! — протянул Ратников глухо булькнувший мешок. — Не уроните только — тяжелый…
— Что вы задумали? — забеспокоился молодой человек, видя, что «пластун» не собирается перебираться через бруствер, шаря за ним руками.
— Где второй мешок, ваше благородие? — отозвался тот. — Еще разок схожу, раз такая пруха! Вдруг больше не представится?
— Отставить! — попытался сопротивляться поручик, но фельдфебель уже сцапал за лямку второй, приготовленный на всякий случай мешок.
— А водичка какая! — не слушал он офицера, продевая руки в лямки. — Не водичка — нектар небесный! Я думал лопну…
— Прекратите, Ратников!..
— Тихо, ваше благородие, тихо… — прошептал солдат, уже отползая от края. — Переполошите дикарей еще… А меня, между прочим, Евграфом Тимофеевичем зовут, — сообщил он зачем-то.
Он исчез, а Саша все сидел, упершись в валун плечом, и корил себя за то, что не смог остановить подчиненного. Рука сама тянулась к влажному мешку, но он позволил себе лишь слизнуть соленую от пота воду с ладони.
«Вот вернется со второй партией Ратников, — говорил он себе, — тогда и устроим пир… Ты уж не подведи меня, Евграф Тимофеевич…»
Он так и не понял, что произошло. То ли «пластун» выдал себя, звякнув ненароком флягой о камень, то ли афганец спросонья решил проявить бдительность…
Ослепительно белая ракета с ядовитым шипением взмыла с другой стороны пропасти, озаряя все вокруг мертвенно-бледным ртутным светом. Ринулись от камней прочь угольно-черные тени, а темнота за ущельем вдруг взорвалась сразу несколькими чудесными цветками пулеметных и автоматных огней.