– Черт! Черт! – бормотал про себя ротмистр Воинов, бессильно следя за тем, как бойцы без лишней спешки и суеты занимают оборону, используя для прикрытия все, что можно, вплоть до «котлована» из-под выдолбленного зонда и его самого, уродливой глыбой громоздящегося рядом с закрытым переходом. – Надо было раньше… Черт!.. Отделение! – решился он. – Слушай мою команду. Боя не принимать…
– Поздно, – прозвучал в наушниках голос Грауберга. – Нас заметили.
Действительно, «чужие», действуя не менее согласованно, чем десантники, уже рассыпались в цепь и залегли. Момент для внезапной атаки, сулящей сокрушительный разгром противника, был упущен.
– Действовать по обстановке, – буркнул Бежецкий, освобождая место за пулеметом Лежневу и переводя свой автомат на стрельбу одиночными…
* * *
Скоротечный бой завершился, можно сказать, вничью. Враг откатился без видимых потерь, зато никто из отряда Бежецкого не был даже ранен, хотя пули свистели вокруг градом, расколотив в труху остатки источенных «плесенью» зондов и изрядно попортив уцелевшие. Глядя на то, что от них осталось, Александр еще раз похвалил себя за то, что приказал снять с одного из них видеокамеру – похоже было, что возвращаться придется не солоно хлебавши, с одними образцами. Зато «доспехи» показали себя с самой лучшей стороны – пули и осколки отскакивали от них, словно горох от стенки, не причиняя владельцам никакого вреда. Только для Лежнева, вероятно, сегодня был не самый лучший день: еще одна пуля повторила то же самое, что и командирская двумя часами раньше, поэтому слегка контуженный боец жаловался на головную боль и тошноту – верный признак сотрясения мозга. Но это все равно было лучше дырки в черепе и, как говорится, до свадьбы заживет – женатых в десант не брали, это было одним из условий отбора.
Зато теперь было точно известно, что населен «Ледяной мир» отнюдь не дикарями.
Впечатление у Бежецкого создалось такое, что поливали десантников только что свинцом из вполне современного оружия. Автоматического, причем совсем не уступавшего по характеристикам имевшемуся на вооружении у бойцов отряда. Пули и гранаты, судя по всему из подствольных гранатометов, ложились так густо, что будь десантники обмундированы по старинке, никакие каски и бронежилеты не спасли бы их от двух-трех смертельных «подарков».
– Что они, заговоренные? – горячился Степурко, изучая выщербину от вражеской пули на прикладе своей снайперской винтовки. – Сажу, как в тире, по головам, а все равно мажу! Не чисто тут что-то…
– И я тоже, – вторил ему контуженный Лежнев. – От моего «голубчика», – похлопал он по своему пулемету, – спасенья нет – любой броник шьет навылет. Тем более – бронебойными. А тут – ни одного жмура!
– Не люди это, – суеверно твердил Решетов, не забывая при этом перезаряжать лежащий у него на коленях полуразобранный «Василиск», боезапас которого успел истратить почти полностью – за исключением ракет, для которых просто не нашлось достойных целей. Враг наступал налегке, без бронетехники, а по пехоте тратить дорогущие «шипелки» – все равно что по воробьям из пушки пулять. Да и огнемет пока оставался незадействованным. Во-первых, потому, что перезарядить его уже не получилось бы в полевых условиях, а столь мощное средство хотелось иметь про запас, а во-вторых, противник просто не сумел подойти на расстояние эффективного поражения. Ну а в‑третьих, набожный унтер-офицер был куркулем, каких еще поискать. Из тех, у кого снега зимой не допросишься. И это знал весь отряд. – Вот Колька помянул бесов давеча, так они и приперлись по наши души. Говорю я вам, братцы: ад это самый, что ни на есть! А если и не ад, то чистилище. Ох и наворотили мы делов, братцы… Всю жизнь потом, если живы останемся, грех отмаливать нужно!
«Что же, – думал Александр, тоже пользуясь затишьем, чтобы перезарядить три опустошенных „рожка“ для своего „Грома“ – после атаки оставался всего один, да и то початый, так что продержись „супостат“ еще хотя бы пяток минут – пришлось бы идти врукопашную. – Тут есть рациональное зерно…»
Благодаря знаниям, вбитым ему в голову достопамятным Полковником, он точно знал, что именно таким и представляли себе ад в Средние века… Только не христиане, а скандинавы-язычники. Обитателям Европейского Севера с его коротким прохладным летом и бесконечной зимой дико даже было представить себе, что кого-то могут наказывать благодатным теплом, пусть и в гипертрофированной форме. Поэтому их Хельхейм – ледяное болото, омываемое непроходимой рекой Гйоль, и служило страшным жупелом для бесстрашных викингов, бороздящих моря в поисках богатства и славы. И грешники там вынуждены были коротать вечность, не жарясь на кострах или булькая в кипящей смоле, а тоскуя вмороженными навеки в лед. Но больше, чем суеверия предков шведов, датчан и норвежцев, Бежецкого волновало странное эхо, гуляющее в наушниках. Искаженные и обрывочные, там звучали голоса всех его бойцов, за исключением собственного, даже тех двоих, которые, по идее, должны были оставаться «снаружи». Эхо то повторяло слова, то перебивало, то выдавало совершенно «левые» тирады. И объяснить это одной лишь причудливой игрой электромагнитных полей, возмущенных «межпространственным проколом», было невозможно. Тут уже сквозило чертовщиной, причем, такой, против которой молитвы и крестные знамения бессильны…
– Снова пошли! – перекрыл в наушниках весь «фон» чей-то отчаянный голос.
– К бою!..
* * *
Отбить вторую атаку удалось с большим трудом – нападавшие перегруппировались и совершили отвлекающий маневр, зайдя основными силами с фланга, пока с фронта оставшиеся отвлекали внимание на себя ураганным огнем. Лишь по счастливой случайности удалось военную хитрость вовремя раскусить и встретить супостата, как подобает.
Но без потерь уже не обошлось – в отряде Бежецкого один был убит и двое ранены. Что-то более мощное, чем пуля, пробило прозрачное забрало шлема Грауберга, превратив его содержимое в кровавую кашу. Радовало лишь то, что немец умер мгновенно, наверняка даже не поняв, в чем дело. Легко зацепило урядника Алинских, а вот унтер-офицеру Решетову повезло меньше – такой же снаряд, что убил наповал мичмана, пронзил навылет бедро над коленом, разворотив кость и мышцы. Хлеставшую фонтаном кровь остановить удалось, хотя и не без труда, но, судя по всему, была повреждена бедренная артерия, и повязки быстро пропитывались кровью. Все понимали, что долго с таким ранением, да еще в полевых условиях, гигант не протянет. Он уже впал в беспамятство, бормоча вперемешку молитвы и матерщину, и жизнь его висела на волоске.
Но и противник не убрался безнаказанным. Когда «чужие» уже оттягивались назад, волоча за собой почти не подающего признаков жизни товарища, фельдфебель Степурко, расстрелявший все патроны к своей винтовке, подхватил «Василиск» раненого Решетова и достал-таки одного из прикрывающих отступление врагов. Снайпер остается снайпером всегда – хоть из корабельного орудия стреляй: едва различимая даже в инфракрасную оптику фигурка всплеснула руками и рухнула, как падают лишь убитые – живому человеку так при всем желании не упасть.
Теперь убитый «абориген» лежал метрах в трехста от позиций десантников, на склоне пологого холма, обращенном в сторону «ворот», недосягаемый для своих. И Лежнев не раз уже предлагал сползать к нему и притащить – живой он там или мертвый – без разницы, чтобы разобраться в конце концов, с кем пришлось сражаться.