Замок оказался плевым, и Николаев, в молодости, до службы еще, водивший дружбу с лихой питерской шпаной (теперь он не любил про дела двадцатилетней давности и вспоминать), вскрыл его без проблем. Вскрыл, осторожно приподнял крышку, напряженно вслушиваясь – не затикает ли механизм – рывком распахнул и ахнул…

– Что там? – привстал со стула мичман, вытягивая из широковатого для него ворота жилета тонкую шею. Будь в ящике бомба, кондуктора в трюме уже не было бы, а вместе с ним – и мичмана. – Контрабанда?

– Че-человек… – ошеломленно произнес молчаливый обычно сапер.

– Мертвый? – широкая спина матроса загораживала мичману обзор.

– Нет… Ка-кажется живой…

– А ну, отойди…

– Добрый день, милостивые государи, – поздоровался бледный человек, лежащий в ящике, со склонившимся над ним офицером. – Или сейчас не день? Что-то темновато… Князь Бежецкий к вашим услугам. Александр Павлович.

Краузе захлопнул рот, выудил из наплечного кармана рацию и доложил:

– У нас проблема, господин лейтенант.

– Обрисуйте ситуацию.

– На борту обнаружен ящик и в нем – живой человек.

– В сознании?

– Так точно! Представился даже… Как ваше имя, сударь, повторите, пожалуйста, – прикрыв микрофон рукой, попросил он обитателя сундука.

– Князь Александр Павлович Бежецкий, – охотно повторил тот, не делая даже попытки выбраться.

– Бежецкий… Александр Павлович… князь…

В динамике воцарилось молчание.

– Мичман, оставайтесь на связи! – произнес наконец лейтенант напряженным голосом и отключился.

– Срочно доставить князя на борт, – распорядился он двумя минутами позже. – Со всей обходительностью. Смотрите у меня, Краузе, – если хоть волос… Я ваше гусарство знаю.

– Так точно, господин лейтенант! Доставить, чтобы волос не упал! – молодецки отрапортовал мичман и погрозил Николаеву. – Слышал, орясина охтинская? Чтобы волос не упал!..

15

– Что значит – посол? Какой державы посол?

Борис Лаврентьевич Челкин никак не мог успокоиться и мерил шагами кабинет из конца в конец, наверное, сотый раз. И так проблем полон рот: несговорчивая Дума, перманентное брожение умов в Польше, снижение мировых цен на нефть из-за иезуитской политики Британии на Ближнем Востоке, грозящее обернуться дефицитом в казне… А тут еще эта потусторонняя Россия свалилась на голову, будто пыльный мешок из-за угла.

И нет бы чинно-благородно: ученые, мол, открыли возможность проникнуть в параллельное пространство, отыскать там подобие Российской Империи, выдвигают такие-то гипотезы, требуют на научные исследования такую-то сумму денег… Все это уже было и было не раз по самым разным поводам, и рецепт тут очень даже простой: дать на исследования энную сумму, поощрить кого словом, кого – орденочком, и спокойно забыть. Суммы плевые – фантазии у этих придумщиков не хватает, чтобы настоящих денег попросить, а глядишь – забота с плеч долой. Это даже полезно – вроде космоса этого, черт бы его побрал: умные головы имеют точку приложения своих талантов, не вникают, безделья ради в Основы, не пытаются их сотрясти ради научного же интереса. Да и практический выход с этих заумных теорий бывает. Нечасто и немного, но бывает. Вроде тех же поминальников, баллистических ракет или микроволновых печей. Да и обывателю нужны сенсации, чтобы не зацикливался на своих мелких бытовых неурядицах, не скучал, не выражал недовольства… Он же, обыватель, от сытости сам не знает, чего хочет. Не то севрюжины с хреном, не то – конституции.

Сейчас вроде бы все в порядке и недовольство ему выражать нечем, а поди ж ты – и студенческие кружки возникают по десятку в месяц, и анекдотцы сомнительного содержания кто-то сочиняет, и в Сети бог знает чего творится – жандармы, бедные, с ног валятся, чтобы за всем уследить, не дать во что-то серьезное развиться. Ведь и не такие безобидные случаи бывают – вон, в прошлом году сиделец наш женевский, Левинсон Иуда Маркович, в определенных кругах известный под псевдонимом Максим Совестин, труд свой очередной тиснул. «Двенадцать советов Государю». Ишь ты, Макиавелли [11] какой выискался! Советчик! Будто и без него советчиков нет. Да ладно бы хоть действительно дело советовал – бред ведь всякий несет, сплошную крамолу. Прислушайся Его Величество хоть к одному такому «совету», и все – не видать больше России. Одна территория останется, а ни Веры, ни Царя, ни Отечества в ней уже не будет… И попробуй выковырни его из этой Женевы. Конфедерация когтями и зубами держится за свои обычаи, а обычай ее простой, как у казаков-донцов – из Конфедерации выдачи нет. Сплошные проблемы.

А тут еще этот посол липовый свалился на голову…

– Бежецкий, говоришь? – остановился Борис Лаврентьевич у дальней стены кабинета, прямо перед портретом Его Величества в полный рост при всех императорских регалиях. – Который из Бежецких? Отец или сын?

– Александр Павлович, – дипломатично ответил советник, привыкший за годы службы светлейшему к внезапным переменам его настроения и частенько – неадекватной реакции на невинные, в общем-то, ответы. Мог господин Челкин и письменным прибором запустить, и просто в ухо заехать – без чинов, по-простому, по-мужицки. И чем дальше, тем все непредсказуемее были его действия. И серьезнее последствия.

– Александр Павлович… Улан царицын… Или этот…

Челкин вспомнил невнятные слухи, будоражившие высший свет года три-четыре тому назад, и задумался. Советник столбом стоял у стола, не решаясь привлечь к себе внимание «полудержавного властелина». Наконец светлейший о нем вспомнил:

– У тебя все?

– Так точно, – по-военному ответил тот, вытягиваясь еще больше.

– Тогда пошел к черту!

Оставшись один, Борис Лаврентьевич уселся за стол, подпер руками тяжелую, отливающую медью, тронутой благородной патиной, голову и задумался…

* * *

Заполошный стук в дверь оторвал Маргариту от работы.

– Кто там? – недовольно спросила она, сдвигая очки на кончик носа и становясь похожей на учительницу гимназии. – Войдите!

Дверь распахнулась, и на пороге возник поручик Мальцев, в задачи которого входило охранять «этого нового Бежецкого» до особых распоряжений.

После решительного отказа появившегося «из-за грани» близнеца Бежецкого вести какие-либо переговоры, пока ему не будет предоставлена полная свобода и гарантии исполнения миссии, возникла томительная пауза. Баронесса просто не представляла себе, как выполнить требования свалившегося как снег на голову двойника ротмистра Воинова. Во-первых, это было попросту неразумно. Хотя бы до тех пор, пока не появятся какие-нибудь материальные подтверждения судьбы отправленного за «грань» посланца, кроме голословных утверждений пришельца о его тяжких травмах и необходимости лечения на «той» стороне. Во-вторых, как можно представить Государю этого самозванца в качестве посла той, другой России? Нет, если опять же Воинов возвратится и подтвердит… Получался замкнутый круг. Чужого Бежецкого на всякий случай изолировали, но как быть дальше, никто не знал. Даже решительная в других случаях «мать-командирша» не решалась брать на себя подобную ответственность. Так неопределенность тянулась и тянулась, а пауза грозила перейти в цейтнот…