– Персидское направление всегда было основополагающим для нашей восточной политики, – продолжал Его Величество. – Особенно теперь, когда мы имеем выход к Индийскому океану и заинтересованы в отсутствии каких-либо эксцессов со стороны дряхлеющей империи Каджаров. [35] Наша же миссия в Тегеране, как вы знаете, в данный момент обезглавлена. Граф Переславский слишком молод для такого ответственного поста, и мы дано подумываем, чтобы заменить его более мудрым и взвешенным государственным деятелем. Вы ведь, помнится, начинали карьеру на дипломатическом поприще?
– Да, но…
– Вот и чудесно. Я сегодня же поручу князю Львову подготовить необходимые бумаги.
Челкин сделал движение расстегнуть душивший его высокий воротник мундира, но не смог допустить такого неслыханного нарушения этикета.
– Это невозможно… – просипел он.
– Почему? – удивился Государь. – Ах, да – вы же не терпите жаркого климата… Ну что же – есть вакансии и в местностях с более умеренным климатом. В японском Эдо, к примеру. Или в Буэнос-Айресе…
На вельможу, быстро покрывавшегося лиловыми пятнами по красному, будто рассерженный осьминог, было жалко смотреть, и император – человек вовсе не злой – смягчился:
– Впрочем, я пошутил, сударь. Готовьтесь заменить посла в Великом Княжестве Люксембургском. Я больше не задерживаю вас.
Челкин кивнул, повернулся и на негнущихся ногах направился к двери.
– Постойте, – внезапно окликнул его Николай Александрович. – Давно хотел спросить вас: а почему вы не носите очки?
Этого удара Борис Лаврентьевич уже вынести не мог.
Втянув голову в плечи, он вышел в коридор, и всю дорогу до пока еще своих апартаментов ему казалось, что все встречные придворные, дамы и прочие завсегдатаи Зимнего дворца прячут за вежливыми приветствиями ехидные усмешки. Даже непроницаемые дворцовые гренадеры, замершие на своих постах, чудилось ему, скрывали в пышных усах улыбки.
«Все знают! Все! – бесился он. – Все рады моему унижению! Подлецы! Мерзавцы! Негодяи!..»
Только ворвавшись в свой кабинет, он дал волю гневу, швыряя на пол бумаги и безделушки из шкафов, топча их ногами, изрыгая угрозы… В таком состоянии он был попросту страшен, и секретарь светлейшего, пытался сделаться как можно меньше, незаметнее, проклиная покойных папеньку и матушку, что уродили его таким вот богатырем – косая сажень в плечах.
Гнев опального вельможи непременно обрушился бы на него, если бы, деликатно стукнув в дверь, не появился дворцовый фельдъегерь в своем блестящем мундире.
– Пакет из Министерства Внешних Сношений!.. – провозгласил служака и осекся, струхнув: Челкин с неузнаваемо исказившимся лицом, какого-то буро-лилового цвета, все-таки разорвал крючки тесного воротника и стоял, шатаясь, посреди кабинета, сжимая и разжимая кулаки. Из горла его несся даже не хрип, а какой-то клекот, наподобие индюшачьего.
– Воды его светлости! – опомнился первым секретарь и стремглав кинулся в смежное помещение, где безнадежно остывал сейчас легкий завтрак, накрытый для царедворца.
Но было уже поздно.
Страшно скосив глаз куда-то вбок, Борис Лавреньтевич вдруг всхрапнул запаленной лошадью, схватил себя правой рукой за горло, запрокинул голову и грянулся во всю длину навзничь.
– Помогите! Помогите! – верещал до смерти перепуганный секретарь, пытаясь приподнять тяжелую, окровавленную (от удара о пол был рассечен затылок) голову вельможи, влить сквозь стиснутые намертво зубы хоть капельку воды. – Бегите за врачом, поручик!..
Явившиеся на зов медики констатировали у перенесенного на диван Челкина обширнейшее кровоизлияние в мозг и паралич всей левой стороны тела…
* * *
Два человека, мужчина и женщина, стояли перед полированной гранитной плитой, установленной посреди степи. На этом могильном камне не значилось ни имени, ни фамилии, ни дат рождения и смерти. Не было даже портрета. Лишь глубоко врезанный в темно-красное, словно запекшаяся кровь, каменное зеркало золотой православный крест и скупые строки эпитафии: «Придя ниоткуда, ты ушел в никуда».
– Вы считаете, что этого достаточно? – нарушил молчание мужчина. – Может быть, стоило написать хотя бы имя?
– Для тех, кто знает, – достаточно, – отрезала женщина и, присев, поправила на плите букет цветов, чтобы он не закрывал надпись. – А тем, кто не знает, даже имя ничего не скажет…
Безымянный памятник был изготовлен в лучшей похоронной фирме Санкт-Петербурга на личные средства Маргариты фон Штайнберг и установлен в степи под Самарой, близ понемногу оживающей деревни Чудымушкино, точно под тем местом, где в огромной высоте парил еще полтора месяца назад портал между двумя мирами-близнецами. Он был не столь помпезен, как монумент на месте гибели «Святогора», едва различимый отсюда, и вряд ли после того, как эти цветы увянут, кто-нибудь возложит на него свежие. И невдомек было озадаченным странным заказом каменотесам, что под надгробной плитой их работы никогда не будет ни могилы, ни гроба, даже пустого, символического. Но ведь подвесить памятник в одиннадцати километрах над землей невозможно…
– И вообще, – иронически улыбнулась Маргарита, поднимаясь на ноги, – чье имя вы хотели на этом камне высечь? Бежецкого? Здешний Бежецкий жив, здоров и в ближайшее время обзаводиться подобным атрибутом не собирается. Ротмистра Воинова? Он тоже жив и здоров. Стоит сейчас рядом со мной и задает неуместные вопросы. Или я должна придумывать для вас, сударь, еще одну липовую биографию? Много чести.
– Ну… я…
– Прекратите мямлить, Александр Павлович. Чем вы намерены зарабатывать на жизнь? Поймите, что вся ваша биография, все заслуги и достижения остались там, по ту сторону. Здесь вы – ноль. Поэтому прекратите спорить и привыкайте к тому, что сейчас ваша фамилия – Воинов. И вы понижены в чине до ротмистра.
– Я согласен, Маргарита, вы же знаете.
– И никаких «Маргарит». Сударыня, ваше превосходительство – вы не забыли о моем чине? – баронесса, в крайнем случае – Маргарита Генриховна.
– Маргарита…
– На что вы надеялись, сударь? – повернула к нему непроницаемое лицо женщина. – Что я брошусь вам на шею сразу же, как только вы спуститесь на нашу грешную землю?
– Мы же…
– У нас с ВАМИ ничего не было, – отрезала она. – Да, я когда-то любила некого ротмистра Бежецкого, но все это – в прошлом. В прошлом моего мира. С вами лично у нас не было никаких отношений. Ваша Маргарита умерла. И в ее смерти есть толика вашей вины, сударь. Так что довольствуйтесь тем, что есть.
– Но Воинов…
– А-а-а! Вы хотели занять ЕГО место? Разочарую вас: у нас с ним тоже ничего… не было…