А второй вещмешок канул вместе со своим владельцем. Здоровенный каторжник, на воле промышлявший разбоем и поэтому не боявшийся ни Мирового Света, ни черта, ни, разумеется, никакого начальства, будь то лагерная охрана или нынешний предводитель Копченый, плюнув на запреты, отошел в сторонку справить малую нужду… Он не издал ни звука, а дна провала, куда с журчанием сбегала вода, не могли достать лучи даже самых сильных фонариков. Обломок кирпича, брошенный туда, тоже исчез без звука, и можно было только гадать, какая бездна скрывается под хрупким от старости слоем бетона на полу туннеля.
— Карстовый провал, — непонятно для остальных обронил Горбатый, отряхивая робу.
После этого Копченый велел оставшимся обвязаться веревкой и дальше двигаться, как скалолазы в сцепке.
— Мне все равно, сколько из вас, мазурики, доберется до конца, — объявил он притихшему «воинству». — Мне важен только груз, который каждый из вас тащит на своих загорбках. И терять его я больше не собираюсь. Тех же, кто решил дезертировать, как этот, — узловатый палец авторитета ткнул в тихо стонущего каторжника с забинтованным лицом, — я даже не прикончу. Просто брошу подыхать здесь. Поняли? Возражения имеются?
Возражений не имелось. Каторжники угрюмо внимали речи вождя, разносящейся под гулкими сводами, будто карканье вороньей стаи, и молчали. По глазам было видно, что многие уже успели пожалеть, что согласились участвовать в этой сомнительной авантюре. Лагерь и расчистка со всеми ее опасностями казались им теперь чуть ли не родным домом, а вожделенный побег на глазах оборачивался темной могилой наподобие провала, в котором сгинул навеки их товарищ. Могилой, из которой нет возврата.
А начиналось все просто здорово…
* * *
Звуки побоища стихли за спиной где-то через два часа пути. Копченый вел отряд быстро, не тратя времени на прощупывание пути на предмет мин и прочих ловушек, должно быть, по известным только ему ориентирам. Судя по всему, маршрут этот был ему давно и хорошо известен, а все возможные неприятности на пути, будь то замаскированные огневые точки, мины или самые коварные из ловушек — газометы, от которых полегло немало каторжников, — устранены загодя. И это при том, что квадраты, по которым двигались беглецы, считались нерасчищенными, и руки лагерного начальства должны были добраться до этих территорий еще не скоро. Чувствовалось, что побег хорошо спланирован и продуман до мелочей — была предусмотрена даже возможная погоня: шедший позади сумрачный тип время от времени отставал, производя на тропе какие-то манипуляции, а потом бегом догонял отряд.
«Ставит растяжки, — догадался Рой, понимавший толк в военном коварстве. — Да, наплачутся охранники, если надумают нас догонять…»
Все это вселяло в беглецов уверенность в благополучном исходе мероприятия, поэтому многие были веселы, переговаривались, словно на загородной прогулке, кто-то даже пытался напевать что-то бравурное. Копченый не препятствовал этому, и вскоре выяснилось почему.
— Нам сюда лезть? — удивился при виде тщательно замаскированного провала в земле здоровяк по кличке Бычара — не зря, наверное, твердят всякие оккультисты о даре предвидения, посещающем многих время от времени. — Да ни за что! Сам лезь, а я как-нибудь по поверхности…
Мнение Бычары разделяло большинство каторжников. Одно дело — топать вот так, с песнями и шуточками, по расчищенной заранее тропе, зная, что преследователей, ежели таковые объявятся, будет слышно загодя, и совсем другое — лезть в разверстую, будто пасть могилы, яму. Тут собрались почти сплошь сорвиголовы, натворившие в своей жизни так много непотребства, что при виде этого входа в загробное царство невольно закрадывалась мысль: а не тороплюсь ли я забраться в ад, прямо в лапы демонам, даже не попытавшись напоследок очиститься от грехов?
— Хочешь по поверхности? — прищурился Копченый, мгновенно став похожим на танк, выбравший цель. — Ступай. Никто тебя не держит. Только там, — он махнул рукой вперед, — начинается страна мутантов.
— Ну и хрен ли? — чвыркнул плевком на траву Бычара. — Мутанты, не мутанты… Тоже люди.
— Бывшие люди. Только уже не люди. Совсем не люди…
— Говорят, они людоеды, — вставил слово кто-то из-за спин столпившихся у провала беглецов. — Человечину очень даже уважают.
— Верно, — кивнул авторитет. — Людей жрут за милую душу. Живьем.
— Свистишь, — недоверчиво протянул уголовник. — Басни это все…
— Хорошо, пусть басни. Ты иди — проверь. А потом нам расскажешь.
— Если будет чем! — хохотнул кто-то.
— Но и не мутанты самое страшное, что ждет впереди, — продолжал Копченый. — Там — радиация. Мы сейчас тут топчемся, а нас пронизывает насквозь. А дальше будет еще больше радиации, потому что там когда-то была столица, и бомбили ее нешуточно. Так что, чем быстрее мы спустимся под землю, тем меньше потом у нас всех будет проблем со здоровьем. Поняли, ханурики?! — повысил он голос.
Толпа безмолвствовала. Было слышно, как кто-то чешет в заросшем затылке.
— Хорошо! — объявил предводитель, отлично понимая смущение подопечных. — Объявляю привал. Оправьтесь, перекусите…
Последнее было встречено гулом одобрения — какой же поход на природу без пикника!
— …попрощайтесь с белым светом — не скоро вы его увидите снова. А некоторые — никогда! Но там, — Копченый ткнул пальцем в зев провала, чернеющий между ветками колючего кустарника, — все равно лучше, чем там, — рука указала в сторону покинутого лагеря. — Там — стенка или петля, могила в любом случае, а темные туннели обычно выводят на свет. Что вас больше привлекает: жизнь без просвета или свет в конце туннеля?
Рой, наконец, смог разглядеть беглецов получше. Обычные каторжники, такие же, как он. Кто-то постарше, посолиднее, кто-то — нет… Ботало, радуясь обилию слушателей, снова завел обычную свою бодягу про женский пол и сразу же завоевал благодарность аудитории — посыпались шуточки, подколки, разные «а вот у меня было…». Горбатый насыщался по обыкновению угрюмо, не глядя на остальных. Авторитеты собрались в сторонке, лениво перебрасываясь негромкими, непонятными фразами — все познания Гаала в «блатном» жаргоне бледнели перед «ботаньем» знатоков, кажущимся непосвященному иностранным языком. Интендант, блестя линзами очков, ел торопливо, постоянно озираясь по сторонам, будто опасаясь, что еду у него вот-вот отнимут. Он отощал, выглядел на двадцать лет старше, чем тогда, в поезде, — чувствовалось, что лагерная жизнь встретила его очень и очень неласково. Нельзя сказать, что Рой сочувствовал вору, наживавшемуся на чужом несчастье, но при виде этой карикатуры на человека у него в душе шевельнулось что-то вроде жалости. Кому-кому, а интенданту дальнейшее пребывание в лагере было равносильно смертному приговору.
И вдруг взгляд молодого человека споткнулся на совершенно не вписывающейся в общую картину фигуре: худой — позвонки выпирают сквозь ткань комбинезона на спине — длиннолицый мужчина с крючковатым носом при еде пользовался не ножом или ложкой, как остальные, а неким гибридом вилки и шпателя, выструганным из дерева. Будто ощутив взгляд Роя, он оглянулся и уставился на него странного разреза глазами. Незнакомец был лыс, как колено, только вдоль щек пушились рыжие бакенбарды.