Между тем, похоже, началось — дверца джипа открылась. Брагин молнией метнулся к рулевому, сунул руку под куртку, лапнул пистолет… и услышал леденящий голос:
— Дёрнешься, тварь, присыплю. Живьём в натуре.
В первые полсекунды Брагин даже не понял, к кому относилось сказанное и кто вообще говорил. Потом он увидел своего «суслика». Человек, которого он принял за пухлощёкого офисного нувориша, стоял возле джипа и чётко фиксировал «Стечкиным» крепкого мужика. Тот, видимо, хотел что-то вытащить из кармана, но не успел — в затылок ему твёрдо упирался ствол тяжёлой, беспощадной, проверенной бандуры, способной на сто метров разить очередями.
— Опаньки. — Брагин подскочил к нежданному союзнику, скрутил в бараний рог мужика, сунул руку в его карман, достал ствол. — О, смотри-ка, парабеллум… Да, кстати, а не пора ли нам отбыть? А то замучаемся бумаги писать.
Он как будто вернулся в прежнюю, привычную жизнь. Где свои, где чужие — полная ясность. И «суслик» этот, похоже, в доску свой, по нашу сторону жизненных баррикад. С таким можно ехать с песнями не только в Пушкин.
— Менты мне до одного места, — хмуро, без всякой бравады, отозвался пассажир, сунул «Стечкина» под мышку и глянул на часы. — Пять минут, кстати, на исходе. Поехали.
Часы у него были замечательные. Массивные, сразу видно, золотые, в россыпи бриллиантов. Такие не только у нас отрывают с руками, и хорошо ещё, если не с головой. Однако голова у пассажира была пока что на месте.
— Момент. — Брагин живо собрал трофеи, вернул в карман железный шарик и вернулся за руль. — Неплохая разминочка получилась!
Пассажир, которого Брагин при всех своих навыках не сумел с ходу «прочесть», всё более казался ему мужиком стоящим. Мало что «франклином» отвечает, так ещё и дружит со «стечкиным». Хорошая рекомендация!
— Вот сейчас к бабе приеду, тогда и разомнусь, — фыркнул пассажир и всем корпусом повернулся к Брагину. — Военный? Если не секрет?
Это был не вопрос, а скорее констатация факта.
— Какие там секреты, — горько усмехнулся Брагин. — Бывший. Майор. «Рязанку» [39] заканчивал.
Про казарму Суворовского училища и безногого батю, афганского ветерана, он упоминать пока воздержался.
— «Рязанку»? Небось ещё и разведывательный факультет? [40] — опять не спросил, а больше констатировал пассажир. — Мастерство не пропьёшь, а шила в мешке не утаишь…
Ага, и рыбак рыбака видит издалека.
— Начет шила это точно, — согласился Брагин. Надавил на газ, добавил в салон тепла, и дальше они ехали молча.
Бессмертный «Юбилейный» на площади Чернышевского, как оказалось, торговал пирожными и тортами круглые сутки, а простуженная цветочница у метро чуть не плакала от радости, сбывая им последний букет. Так и докатили наконец до славного городка Пушкина.
— Вот эта улица, вот этот дом, — сразу оживился пассажир, пригладил густую стриженую шевелюру и, уже прощаясь, присовокупил к стобаксовой купюре внушительную, бристольского картона, визитку. — Позвони-ка ты мне завтра до обеда, майор. Хорош тебе уже держаться за руль. Да ещё в «Логане».
На визитке крупно, золотом, значилось:
Николай Владимирович Щепов
Охранное предприятие «Гранит»
Адрес и телефон.
— Привет, Толстун. Значит, дошло послание? А я уж и не надеялся… — Зетх приветственно взмахнул рукой и широко улыбнулся. — А я думал, брат, это тебя гении головидения приукрашивают. Смотри-ка, куда только все щёки и подбородки подевались… Ты ж во-от такой был!
И он показал руками, каких, по его мнению, размеров когда-то была ряшка у былого приятеля. Умеют всё же некоторые, кому от природы дано больше других, унизить тех, кто достигает того же самого воздержанием и тяжёлым трудом. Вот так, вроде и комплимент сделал… Но если бы Президент в данное время решал, выносить или нет Зетху смертный приговор, после этих слов он бы точно потребовал бумаги на подпись.
А узник со смехом продолжал:
— Или это тебя так работа заездила? Понятно, экология, деградация, ультиматум этот наглый с Ракхазы… А может, личная жизнь так с тех пор и не сложилась?
Он стоял у стены, удерживаемый крепкой сбруей силовых ремней. Руки, правда, оставались свободными, но что с того? Не дотянешься.
— Ещё раз вспомнишь Небетхет, и я уйду, — очень тихо выдохнул Президент. — А потом четырежды гуманный Имперский суд засунет тебя в штрафное тело. Оно будет слепым, глухим, парализованным и мучительно больным, уж ради тебя они постараются. Ты будешь молить о смерти, ходить под себя и заживо разлагаться, пока не сойдёшь с ума. Ты на это напрашиваешься?
Они находились на самом нижнем уровне тюрьмы, в камере дознания. Зетх — крепко зафиксированный у стены, а Президент — в кресле пыток, естественно, отключённом. В правой руке он держал нейронный активатор. Белая кнопочка — больно. Синяя — очень больно. Красная устраивала в болевых центрах сущий пожар. Охрана окружила камеру сплошным силовым щитом, исключавшим подслушивание.
Правда, разговор покамест не клеился.
— Ну ладно-ладно, Толстун, не обижайся. — И Зетх улыбнулся той самой улыбкой, за которую, помнится, в школе ему прощали столь многое. — По правде сказать, не так я себе представлял встречу старых друзей… Мы ведь, брат, как ни крути, не чужие… Хорошо, не хочешь про Небетхет, давай к делу. Ты моё послание до конца просмотрел? В принципе всё понятно?
— Да, просмотрел, — волевым усилием расслабив пальцы на кнопках, кивнул Президент. — И давай без скидок на мои убогие, по сравнению с твоими, умственные способности. Давай в деталях.
Оба хорошо понимали, что хозяином положения был Зетх. Наверное, Президенту предстояло испытать ещё не одно унижение, но он на многое был готов, лишь бы в деталях узнать, как вытащить империю из нынешнего глубокого кризиса. Да не просто вытащить, но ещё и ни в чём не измазаться, даже наоборот. Что по сравнению с этим какие-то уколы для гордости?..
Зря ли, готовясь к этому разговору, он вспоминал именитых предшественников. И судьбоносные решения, принятые ими на эмоциях, в минутном порыве. Он подобных ошибок не повторит.
— Ладно, только, если позволишь, начну издалека, — кивнул Зетх, и его наглый прищур сказал Президенту, что подвох ещё будет. — Чего добилась наша цивилизация? Мы делаем с пространством почти всё, чего только захотим, но даже малейшего понятия не имеем, что собой представляет наша собственная душа. Да, мы знаем, что это тонкоматериальная субстанция, мы даже настропалились перемещать её, — тут он подмигнул Президенту, — из тела в тело… Но это и всё. Как она устроена, как возникает и функционирует, как изменять её параметры — всё это для нас темнота. Только смутные догадки, что трансформацией души, причём, и это очень важно, исключительно своей, способен заниматься лишь сам человек. Она словно некий инструмент, на котором можно играть волевым усилием… Играть что угодно — от хоральных гимнов Светлой стороны до жутких похоронных маршей Тёмной. Так вот, к чему я веду? — Зетх снова посмотрел на Президента. У того явственно блестели глаза. — А веду я к тому, что мои друзья с той стороны готовы расшибиться за тяжёлые, воняющие злобой души, вибрирующие на низких частотах. Что они будут делать с ними, нас не касается. Наше дело — правильно организовать Игру. По нашим правилам. Пусть аборигены втягиваются, играют, входят в резонанс… так сказать, зреют. Ну а уж Тёмные свой урожай соберут сами. — Взгляд узника сверкнул торжеством. — Взамен — самородный каддахар, золото, гвеллурий, ягеним по бросовым ценам, море биоматериалов, флора и фауна… то есть натуральная пища без ограничений. Представляешь? А ещё, что немаловажно, решение твоих проблем с Ракхазой. Раз и навсегда. Точечная управляемая аннигиляция в гиперпространстве. Такая, что, во-первых, изменится положение одного из старых игродромов и Межпланетсовет может спать спокойно. А во-вторых, возникнет небольшая чёрная дыра и твоим супостатам с Ракхазы сразу станет не до тебя. Наши Тёмные друзья легки на подъём, технологии отработаны, а главное, им глубоко плевать и на Межпланетный Совет, и на верховную гармонию якобы божественной Вселенной. Они живут здесь и сейчас, делают что хотят…