— Что-то тяжёл ты стал на подъём, — даже не взглянув в его сторону, проворчал Зетх и, вытащив активатор, разблокировал периметр. — Давай берись, дорогу знаешь.
В стенах между тем проснулись сервомоторы, и массивная гранитная панель в углу зала, негромко ухнув, отъехала в сторону. Открылся пологий наклонный ход в храмовое подземелье, где когда-то хранились сокровища и казна. Теперь здесь размещалось вооружение и припасы и были оборудованы комнаты для личного состава. Ключ от периметра Зетх не доверял никому. «Предают только свои», — говорил отец. И Зетх давным-давно на практике убедился в его правоте.
— Услышано и понято! — вытянулся Гернухор. Живо подбежал к алтарю, прилепил к каменному боку поверхности блюдце антиграва и бережно потянул к проходу в стене.
В полукруглом помещении на южной стороне подземелья было устроено что-то вроде кают-компании. Здесь и трапезничали, здесь и ставили боевую задачу. Гернухор воздвиг алтарь посредине, принёс скамейки, добыл из шкафчика посуду. В его движениях читалась горестная привычка усталого, забитого и обречённого существа. А началось всё с того, что по прибытии сюда Зетх жестоко избил его. Какое там в кровь — попросту всмятку. Причём на глазах у подчинённых. И сразу стало ясно, кто главный. Без Зетха им здесь никуда, не будет ни удачи, ни денег, ни дивитола. По его волшебному слову открываются ворота Портала. А Гернухор кто? Никто. Гнус. Шакал…
Рассаживались к трапезе по старшинству. Зетх — во главе, у огромного блюда с исходящим пряными ароматами мясом, Гернухор — с краешку, на отшибе, там, где горшок простой каши соседствовал с залежами цветов и колосьев. И пиршество начали тоже по старшинству: первые ломти говядины Зетх откраивал лично и лично же раздавал подчинённым. Гернухор молча ел из глиняной миски варёную полбу — приношение кого-то столь же отчаявшегося, как и он сам, — и не поднимал глаз.
Зетх отхлебнул вкусного ячменного пива, покосился на жующую Аммат и вдруг огорчился, мысленно сравнив своё застолье и то, как сиживали за едой якобы деградировавшие туземцы. Он, конечно, давно нафаршировал свой «Джед» под завязку разными обликами, в том числе заказными, собственной разработки, и это позволило ему удовлетворить своё любопытство, изучая жизнь аборигенов сверху донизу, снаружи и изнутри. Здесь любили принимать странников, охотно выставляли порой незамысловатое, но неизменно душевное угощение, охотно принимая в оплату россказни странника… А то — ведь у них тут ни головидения, ни компьютерной связи, как же не ценить байки перехожего человека: и развлечение, и живой канал новостей. Засиживались далеко в ночь, о чём-то судили-рядили, бывало, делились сокровенным…
Его команда вначале молча жевала; когда же первый голод был утолён, пошли вялые разговоры о том, что ещё можно урвать с этой планеты. Да как бы повыгоднее превратить нахапанное в ханумак и дивитол… И кто, спрашивается, после этого дикари?..
«О Творцы, когда же покой? — Зетх отрезал себе ещё мяса. Бык был молодым и прежде заклания явно жил очень неплохо: щедрый корм и добрый уход сделали его мясо нежным, напитали соками и снабдили чудесными прожилками мраморного жирка. — Дождусь ли я когда-нибудь участия, уверенности, тишины?.. Чтобы рядом сели добрые друзья, потекла застольная беседа, явилась умная женщина, благословение моего дома… Чтобы унесло куда подальше этих вот одичавших от ханумака мерзавцев… Мечты, мечты! Некогда особо им предаваться. Не сегодня завтра надо будет встречать Хра, после чего заявятся и наблюдатели. Наши Тёмные братья не привыкли пускать дело на самотёк. Не-ет, они бережно выращивают будущий урожай. Лелеют и холят, как туземные скотники — жертвенного бычка…»
Наконец с бедром было покончено, пиво выпито, дым от тринопли поредел.
После трапезы, когда Гернухор собрался наводить порядок (а заодно, если повезёт, всё-таки полакомиться обрезками мяса), выяснилось, что кто-то над ним подшутил, отлепив от боковины алтаря антиграв. Это была почти традиция, заведённая главным весельчаком — Магой. И фантазия на унижения, которые ради возвращения заветного диска приходилось выносить Гернухору, была поистине неисчерпаема. Сегодня ему пришлось изображать собаку, причём без синтезированного образа. «Служить» на задних лапках, высовывать язык, как-то имитировать виляющий хвост… Кто бы знал, какая жуткая ярость распирала его при этом. Они думали, будто вконец забили его. Они ошибались. И не догадывались об этом. Поймут, когда будет поздно. Когда жёлтые клыки «дрессированной собачки» вдруг вцепятся им в потроха…
— Отдайте антиграв, — поддавшись неведомому порыву, прервал веселье Зетх.
Неспешно поднялся в храм и, выбравшись под звёздное небо, долго и размеренно дышал, достигая нужного сосредоточения. Звёзды здесь были большие, мохнатые, Млечный Путь изогнулся от горизонта до горизонта. Самое близкое прикосновение к Вечности, какое только доступно смертным. И даже квазибессмертным, чей запредельный век покупается кровью этой планеты.
Почувствовав, что готов, Зетх активировал «Джед» и трижды ударил в огромный гонг, висевший у входа.
Ему нравился этот гонг, нравился его мягкий, трепещущий, далеко уносящийся звук, нравилась упругая вибрация, так долго колебавшая воздух после каждого удара… Вот и теперь она ещё не успела затихнуть, когда снаружи заметались факелы, послышались возбуждённые голоса и быстрые шаги. Это в неизменном окружении гвардии спешил на зов своего бога верховный жрец. Ещё мгновение, и он упал ниц, вжавшись лицом в землю:
— Мы пришли, о великий! Повелевай!..
Совсем недавно он ничего не ждал и ни на что не надеялся — тощий, никому не нужный хранитель полузабытого храма. А потом явился со свитой могучий Зетх — и всё изменилось: начались чудеса, потом службы и таинства и наконец потекли дары от уверовавших. Зетх мановением избавлял от смертельной болезни, одним дыханием обращал в бегство вражескую орду, его жезл отворял родники и крошил скалы. Некогда пустую сокровищницу храма быстро заполнили подношения.
— Скажи, червь, — издалека начал Зетх, и его голос сотрясал стены почище отзвучавшего гонга. Всё-таки произведение традиционной культуры не могло состязаться с последними достижениями имперских технологий. — Отчего жертвенного тельца кормили соломой, а для печи пожалели дров? Почему вместо пива нас потчевали водой? Почему до сих пор не расчищен двор? Отчего молчишь, раб? Или ты давно не видел гнева богов?..
От раскатов его голоса по воде шла крупная рябь и волновалась листва, а ночные птицы в ужасе смолкли. Если бы жрец осмелился поднять глаза, он увидел бы ярко горящие в темноте глаза, вставшую дыбом рыжую гриву и кошмарную оскаленную пасть, как-то умудрявшуюся выговаривать человеческие слова. Именно поэтому жрец не отрывал лица от земли.
— О правогласный, прости моё ничтожество, — тихо подал он голос. — Смилуйся и повелевай, о затмевающий солнце!
Повинную голову меч не сечёт. Кажется, подобное выражение бытовало у всех известных Зетху народов. Он усмехнулся и начал постепенно умерять голос, пока гонг не перестал испуганно отзываться на каждое слово.
— Слушай меня, раб, и слушай внимательно, ибо ушей твоих сейчас коснётся радостная весть. Скоро сюда со звёзд прибудет наш отец, сильнейший из сильных, лучезарный Хра. Я желаю, чтобы ты спешно приготовил достойное место, где он будет блистать среди своей свиты, затмевая солнечный свет, — пока не снизойдёт освятить присутствием свой новый храм. Смотри же, раб, не осрами меня! — Зетх сузил светящиеся глаза, его грива встрепенулась, породив ветер. — И вот ещё что… Утром, как только рассветёт, пусть меня разбудит жрица. Я порадуюсь деве с телом гладким, как мрамор, и свежим, как только что распустившийся лотос. А из одежд пусть будет на ней только сетка. Редкая, украшенная бисером сетка, надетая прямо на тело, гладкое, как мрамор, и свежее, как лотос. Ты всё понял, червь?