— Минутку… — Чинаппа справилась у Мозга и хмуро кивнула Командиру. — Это проект «Сухой остаток», совместная разработка нескольких ведущих фармацевтических фирм. С помощью генной инженерии выводят модифицированный возбудитель, на который не действуют существующие средства. Его испытывают на людях, чтобы подтвердить эффективность поражения. Затем создаётся лекарство, и его тоже испытывают. То, что мы с вами сейчас видели… препарат оказался неудачным. Когда средство найдено, болезнь выпускают на свободу. Остаётся только назначить цену за спасение и подсчитывать прибыль… Кстати, Командир… Мозг говорит, что завтра у них проверка вакцины, предназначенной для детей до пяти лет…

— Ублюдки! — не выдержал талеирец. Хрустнул кулаками, и в чёрных, как уголь, глазах вспыхнули страшные огни. — Поражаюсь твоему милосердию, полусотник! Право, не знаю, стал бы я на твоём месте отводить от них тот астероид… Что хорошего может дать Галактике цивилизация, которая ещё в пелёнках подобное творит?.. — Он взмахнул рукой, на которой обнаружилось несколько лишних суставов. Справившись с собой, Командир со вздохом попросил: — Ладно, полусотник, я понял, что без сгущёнки ты бы тут и суток не выдержала… Ну а хорошее хоть что-нибудь есть? Хоть аборигенку, что ли, свою гениальную покажи…

— Сейчас, — обрадовалась дочь Шести Звёзд и задала задачу сканеру. — Вот она, лапочка.

Есть лица, которые кажутся одинаково милыми представителям очень разных и даже, можно сказать, противоположных культур. И марханам, и аркарейсам, и даже паукам-талеирцам. Может, всё дело в особом внутреннем свечении, которое делает неважным число конечностей и количество глаз?..

Девушка сидела за столом вдвоём с пожилым мужчиной. Оба что-то ели, подкладывая в тарелки из продолговатого чугунка, и оживлённо беседовали. Не требовалось быть утончённым чтецом ауры, чтобы уловить атмосферу доверия и добра, окружавшую этих людей.

А вот если уметь считывать малейшие детали вибраций…

— Ого! — присмотрелся Командир к бегущей строке, выдававшей индивидуальные параметры наблюдаемых. — Вот это интеллект!.. Седой — точно землянин?

Кажется, талеирец слегка сожалел о вырвавшихся словах — насчёт астероида.

— Ну конечно землянин, — улыбнулась Чинаппа. — Это биологический отец моей лапочки. В своё время он считался крупным учёным, но был разжалован и теперь чинит примитивные механические повозки. А в качестве хобби… — она переключила сканер, и на экране возник внушительный подвал дома, — строит кил-модулятор. Если не ошибаюсь, одноконтурный.

— Что?.. — вздрогнул от услышанного Командир. — Только преобразователя кил-поля на этой несчастной планете нам не хватало!.. Полусотник, вы же не вчера это заметили! Почему немедленно не доложили?!

Женщина на удивление спокойно пожала плечами.

— С вашего позволения, Командир, просто потому, что у него ничего не получится, — сказала она. — Ход его мысли выглядит верным, но без алгебры Хартимека задача невыполнима, а земная математика до неё ещё не дошла. Так что пусть себе строит, хоть одноконтурный, хоть фазированный, всё равно кончится пшиком. Хобби, оно хобби и есть.

— Объяснения приняты, полусотник, — с облегчением проговорил Командир. — Спокойного дежурства.

Когда он ушёл, Чинаппа снова переключилась на «Сухой остаток». Долго смотрела на сотрясаемые последними судорогами тела… Потом надела шлем, задала режим зондирования и вскоре улыбнулась, поймав знакомый голосок:

— Здравствуй, матушка Умай. Я по тебе скучала…

Настя. Математика

— Всё, катись, лопнешь, — турнула Настя Кузьму.

Кот, быстренько умявший свой штатный ужин, несыто мяукал и порывался вскочить на кухонный стол, откуда неслись чудесные запахи. Очередной раз спустив мохнатого разбойника на пол, девушка тяжело вздохнула и проговорила, обращаясь к пустому месту у правого края стола, где полагалось сидеть Клёнову:

— Нет, это чёрт знает что такое!

Собственно, она даже знала, где квартировал помянутый ею нечистый. Без сомнения, он сидел в большом грязном мешке, который родитель давеча притащил со своей любимой «Юноны». Клёнов сразу спустил мешок в свою подвальную мастерскую и… немедленно потерял человеческий облик. Настя знала это его состояние и про себя называла «академическим запоем». Вот уже больше суток отец не вылезал из подвала, бросаясь от доски с формулами к компьютеру, от компьютера — к стеллажам с книгами, а от них — к рабочему столу с паяльником, осциллографом и монтажными платами. Подобное с ним случалось в предчувствии долгожданного прорыва, когда вот-вот должны были сойтись все концы и прозвучать вожделенное «Эврика!». В таких случаях Клёнов напрочь терял представление о времени, не спал по нескольку дней, а главное, ничего не ел. На призывы выйти перекусить рассеянно говорил: «Ага» — и, естественно, никуда не шёл, а когда Настя приносила тарелку в подвал — съедал хорошо если ложечку, после чего отвлекался и забывал.

«Ладно, если не Магомет к горе…» — опять вздохнула Настя, потрогала часы и поняла, что пора действовать решительно. Заварила в термосе крепкого чаю, вытащила из буфета корзинку слоёных сырных палочек (естественно, своей выпечки), взяла баночку с сахаром — и стала спускаться в подвал, во владения голодающего родителя. Привычно одолела лесенку, открыла железную дверь и ступила под бетонные своды.

В обширном, хорошо вентилируемом подвале было сухо, светло и прохладно. У нормальных людей здесь стояли бы бочки с грибами, огурчиками и квашеной капустой, но у Клёновых здесь располагалась в самом прямом смысле подпольная лаборатория. Попискивающие приборы, списанная из поселковой школы доска для мела, включённый компьютер, запах канифоли и горелого пластика, на длинном деревянном столе — путаница проводов и электронных деталей… Над скелетом будущего изобретения, с паяльником в руках, стоял осунувшийся Клёнов и что-то тихо насвистывал.

Это тоже было Насте очень хорошо знакомо. Когда родитель принимался вот так свистеть, ей всякий раз хотелось спросить его: «Ну что, Данило-мастер, не выходит каменный цветок?..» Только она не спрашивала. Она прекрасно понимала, какого калибра учёным был Клёнов. И если уж он всё-таки буксовал перед какой-то проблемой…

Потом Настя прислушалась к мелодии, которую он высвистывал. Удивительное дело! Она была очень похожа на песню, которой Настю недавно научила матушка Умай, только отец выводил её немного неправильно. Он фальшивил, и это резало слух.

Настя поставила корзинку и термос на край стола. Подошла к отцу сзади и обняла его, прижавшись головой к плечу.

— Неправильно поёшь, — тихо проговорила она.

Клёнов даже вздрогнул, нелегко возвращаясь из ледяного мира абстракций:

— Что?..

Настя глубоко вздохнула… и в подвале словно бы зазвучала флейта. Это было алтайское горловое пение — кай. Басенька когда-то пыталась научить дочь родовому искусству, но девочка, помнится, в то время энтузиазма не проявила. Теперь же… Невероятно! Нечто подобное Клёнов когда-то слышал в исполнении Настиного деда, знаменитого кайчи. Но даже и его пение не производило такого впечатления, как Настино. Мысли о покойной жене вдруг отступили куда-то, Клёнов заново сосредоточился на непослушных расчётах…