Журавлев принял еще дозу коньяка и надкусил шоколад. В животе происходило нечто, похожее на революцию. Организм восстал против алкоголя, и коньяк застрял в горле. Только бы не вырвало. Он держал шоколад под языком, как таблетку, и глотал слюну. Лицо раскраснелось, а на глазах выступили слезы. И все же желудок сдался и принял яд. Так всегда бывало. Особенно, если есть опыт борьбы с собственными жизненно важными органами. Закончив выяснения отношений с желудком, Журавлев вернулся к своему расследованию.
В голове мелькнула стоящая мысль. Начинать надо с конца и с фактов. А факты выглядели сказочно противоречиво и неестественно. Так-так-так… не упустить бы нить. Первое и главное. Убийца! С учетом того, что по вечерам, когда хозяева дома, окна и все остальное, что имеет петли, открыто нараспашку – слишком душно – войти может кто угодно.
В отличие от Журавлева, убийца не входил в воровскую элиту. Из дома ничего не унесли, все деньги остались на месте. Нет, тут действовали не гастролеры. Человек, будь он один или с сообщниками, пришел с определенной целью. Судя по результатам, своего он добился. Это первое. Второе. Он знал, кого нужно убить. Так-так-так… Это не маньяк и не псих-одиночка. Тот пришил бы всех, а Журавлев остался жив и даже проснулся после очередного смертельного возлияния коктейльной массы. Третье. А что третье? Похоже на месть. Так это или нет, но убийство готовилось и продумывалось. Убийца стрелял из пистолета с глушителем. Иначе, при такой слышимости и открытых окнах, выстрелы бы подняли на ноги весь район. Журавлев вспомнил о гильзах, разбросанных по полу. Не было сомнений, что стреляли из пистолета «ТТ». На этой мысли Журавлев остановился и понял, что попал в тупик. Вот тут можно голову сломать. Все дело в том, что выстрелы производились с разных мест, а стало быть, не в один момент. Одна гильза валялась у окна, что соответствовало дырке в затылке мужчины, сидевшего спиной к окну. Две гильзы лежали возле серванта. Этими выстрелами убили парочку, уткнувшуюся носами в салаты. Их головы потяжелели на семь граммов каждая, благодаря свинцовым добавкам. Что касается четвертой гильзы, то она затаилась возле ножки дивана, в том самом месте, где покоилась дамочка с шоколадными ножками и в белых кружевных трусиках.
И о чем это говорит? А о том, что убийца сделал круг почета вокруг стола и хладнокровно расстрелял каждого, сделав по одному выстрелу прицельно, безошибочно и точно. Напрашивается вопрос: чем в этот момент занималась веселая хмельная компания? Ну хорошо. Один, то бишь сам Журавлев, отрубился раньше времени и уцелел. Но почему остальные приняли смерть, как должное? Сидели и равнодушно ждали, когда до них дойдет очередь? В такое трудно поверить. Но не могли же все отключиться разом? Кто-то должен был стоять на ногах.
Ребус оказался слишком сложным, и Журавлев решил не гадать на кофейной гуще, а подумать о другом. Стоило вернуться к началу и подобраться к событиям с другой стороны. Он допил коньяк, взял сумку и отправился в свою берлогу. По дороге вынужден был купить бутылку вина. Не ради того, чтобы напиться, а так, пусть глаз радует.
Жара выматывала. Нормальные люди ходят в шортах и майках, а он, как белая ворона, вышагивает по набережной в костюме и галстуке. Ему понадобилось еще полчаса, чтобы дойти до своего насеста – маленький сарайчик в тихом дворике, кровать, две табуретки и тумбочка. Больше сюда ничего не вмещалось. Одна табуретка изображала стол, где стояла тарелка с фруктами и немытый стакан, на второй он иногда сидел. Пустые бутылки приходилось выбрасывать, иначе не оставалось бы прохода между кроватью и стеной. Крохотное окошко выходило в сад, а дверь – во двор, там был умывальник с отколотым куском зеркала, прижатым к доскам гвоздями, и общий на десяток сараев сортир. Журавлев не был человеком привередливым, и его все устраивало. Гостей он к себе не водил, а сам появлялся здесь, чтобы проспаться перед вечерней вылазкой в город.
Скинув с себя костюм, он облился разогретой водой из умывальника, сел в плавках на кровать и высыпал содержимое сумки на простынь, предварительно вынув бутылку с остатками шампанского и фужер.
Содержимым Журавлев остался доволен. В бумажниках лежали деньги – в одном триста долларов, во втором двести шестьдесят. Не Бог весть какая добыча, но, как компенсация за моральный ущерб, сойдет. В первом портмоне, помимо денег, находились водительские права на имя Александра Георгиевича Ромова, выданные в Санкт-Петербурге. Взглянув на фотографию, Журавлев вспомнил мужчину с открытым ртом, сидевшего спиной к окну, и подумал, что смерть никого не красит, при жизни тот был симпатичным мужиком. В другом портмоне лежало несколько визитных карточек бизнесменов с московскими телефонами. Пять имен. Какое из них носил хозяин кошелька, неизвестно. Скорее всего, никакое. Человек не носит собственные визитки в единственном числе. Документов среди бумажек не имелось. Правда, об имени жертвы можно было догадаться по портсигару, изъятому из того же кармана. Выгравированная надпись гласила: «Валерию Юрьевичу от сотрудников в день сорокалетия».
Сотрудники не поскупились на подарок, портсигар имел пробу «783» и весил солидно. Такая штука стоит недешево, если она золотая, а не позолоченная. Работа старинная, качественная. В антиквариате Журавлев знал толк, он только не мог понять, зачем носить с собой такие вещи на курорте. Тут и зажигалочка валялась под стать портсигару, и ключи от машины «опель», а также ключ от номера гостиницы «Ялта». Сомнений не оставалось, это гусь высокого полета. Но о нем он ничего не знал. Он только вспомнил, что пожалел о дорогом испорченном костюме. Имени и отчества слишком мало, чтобы дать характеристику человеку. Журавлев был неплохим физиономистом, однако лицо мертвеца покоилось в тарелке с лечо. Он взвесил на ладони ключ от 725-го номера гостиницы «Ялта» и решил, что этот ключ не только от двери приморского отеля, но и от тайны личности, которая его заинтересовала.
«Необычный расклад, – подумал Журавлев. – У одного покойничка документы на „вольво“, у второго ключи от „опеля“, а возле дома стоял ярко-красный „фиат“, и он вряд ли принадлежал старушкам за забором».
Женские сумочки оказались более разговорчивыми. Очевидно, обе женщины жили вместе. У обеих нашлись квитанции об уплате курортного налога и временная прописка по улице Кирова, двенадцать, квартира восемь. Маленькие записные книжечки с карандашиками, остальное парфюмерия. Только в одной из сумочек были ключи, что подтверждало версию о том, что подружки жили вместе.
Из квитанций можно было понять, что искательницы приключений приехали из Минска. В миниатюрных кошелечках хранились только украинские гривны, да и тех хватило бы на пару коктейлей в приличном кабаке. А судя по записям, сделанным в записных книжках, девочки знакомились не только со столичными донжуанами, но и периферийными не гнушались. Тут хватало пяти – шести – и семизначных номеров телефонов, а имена стояли только мужские. Коллекция небедная за две недели со дня прописки. Журавлев это понял по тому, что книжечки были куплены в Крыму, – на них стоял знак типографии Симферополя. Вряд ли в Минске торгуют крымской канцелярией. В той же сумочке, где находились ключи, лежал конверт с письмом. Адрес – Крым, Ялта, Главпочтамт, до востребования Юлии Макаровой. Обратный адрес – Минск. Он вскрыл конверт и прочел письмо. Из него он понял, что у Юли есть двенадцатилетняя дочь, которую она оставила на попечении своей матери на то время, пока находится в отпуске в Крыму. Обычное бытовое письмо, никакой дополнительной информации он из него не узнал.