Со вторым вопросом Роберт решил повременить. Он не придумал пока, как заставить доктора рассчитать параметры излучения, способного гарантированно убивать долгожителей. К сожалению, на Лифшица невозможно было воздействовать внушением — под его воздействием у него сразу пропадали творческие способности и доктор становился полным научным импотентом. Роберт уже убедился в этом. Следовательно, придется использовать безотказное оружие — банальную ложь. Но за этим дело не станет.
Уделяя много времени всем этим проблемам, Сидорин не забывал и о текущих делах. Его огромная империя, раскинувшаяся на тысячи километров, требовала неусыпного внимания, несмотря даже на то, что на него работали тысячи профессионалов. Было много вопросов, окончательное решение по которым мог принять только он. Теперь он спал по три часа в сутки, и ему вполне этого хватало. Мог одновременно читать с монитора компьютера последние сводки, вести по телефону важные переговоры и набрасывать в блокноте план первоочередных мероприятий по выправлению положения в пошатнувшемся банке… Как-то ему вспомнилось прочитанное в школьном учебнике про Юлия Цезаря, и Роберт с гордостью отметил, что древнеримскому императору, скорее всего, было далеко до него.
А звездный его час тем временем становился все ближе. В Магадане уже было испытано оборудование, и внедрение его в Москве, а потом и по всей стране, было только вопросом времени. Роберт остановил выбор на Магадане для чистоты эксперимента, охватив строго ограниченное число носителей определенного генотипа. Туземцы подошли для этого как нельзя лучше, ввиду своей малочисленности. Сидорин ставил задачу проверить воздействие новой технологии именно на нацию, поэтому, выбери он какой-нибудь другой народ, скрыть эксперимент оказалось бы невозможно из-за большого количества жертв.
Было сильное искушение задействовать аппаратуру на полную мощность, то есть запрограммировать летальный исход, чтобы до конца убедиться в своих возможностях. Но от этого пришлось отказаться, потому что столько загадочных смертей могли вызвать преждевременный переполох. Главное, теперь он убедился на практике, что аппаратура может работать избирательно, воздействуя на определенный круг людей. А может и повергнуть в прах целые народы. И все это будет зависеть только от его воли. Но предстояло еще разобраться с долгоживущими, и что-то подсказывало ему, что начинать нужно с Жуковского, хоть он и не понимал, какое тот имеет к ним отношение.
Сидорин совершенствовал и развивал свои способности. Он учился. Кое до чего доходил интуитивно, но основные сведения черпал из литературы, которую доставляли его агенты из закрытых фондов и архивов, а бригада опытных хакеров извлекала из Сети, взламывая засекреченные базы данных. В распоряжении Роберта оказался обширный материал — от «Книги мертвых» и «Молота ведьм» до тайных методик гаитянских колдунов Буду.
Скворцов уже месяц челноком мотался между Москвой и Магаданом, где обрел прочные позиции. Пришлось потратить огромные по меркам провинции деньги, но зато у него теперь повсюду были свои люди — в городской и областной администрации, в прокуратуре и милиции. В Управлении ФСБ сам бог велел, учитывая двадцать лет прошлой службы, там и денег платить не пришлось. Скворцов прикормил даже нескольких журналистов, так, на всякий случай.
Но вся эта бурная деятельность не могла заглушить у Александра Николаевича сомнения — тем ли он занимается? Не моральные принципы давили на его совесть, их он давно и основательно подрастерял, выполняя специфические задания партии и правительства еще в те времена. Отучившись кривить душой перед самим собой, отдавал себе отчет, что гнетет его опасение за собственную шкуру. Шеф никогда не разъяснял сути данных поручений, но Скворцов шестым, или, как он называл его, «жопным» чувством понимал — все это однажды плохо кончится.
Особенно не понравилось ему последнее задание, вроде бы совершенно невинное. Он просто должен был набрать на мобильном телефоне комбинацию из двадцати цифр, включить трубку на вызов и продержать ее включенной полминуты, после чего уничтожить аппарат вместе с симкартой. Не произошло совершенно ничего, ни взрыва, ни пожара, и Скворцов немного успокоился. Тревога вернулась, когда поступил приказ остановить серию публикаций одного из журналистов. Тот не входил в число прикормленных, поэтому Скворцов пошел другим путем — подкинул беспроигрышно сенсационную уголовную тему. Журналюга вцепился в нее, как бульдог, забыв и думать о судьбе несчастных аборигенов.
Скворцов же, сопоставив факты, понял, что втянут в историю, по своей серьезности не имеющую аналогов с чем-либо ранее им пережитым. И его все больше тревожили отношения с шефом. Рядом с ним Скворцов обретал полное спокойствие и уверенность в его непогрешимости. Стоило уехать из имения в Москву, как уверенность пропадала, сменяясь чувством тревоги, а в Магадане, на большом отдалении, сомнения достигали максимума. Как будто Сидорин воздействовал на его психику. Но прошедший суровую школу Скворцов был реалистом и не верил в сверхъестественное.
А в последний приезд в Москву его нашел полковник Никитин, бывший сослуживец, и, не скрывая, что действует по поручению очень важной персоны из Администрации президента, намекнул, что Скворцову не мешало бы подумать о будущем, не так тесно связанном с олигархом. И хотя Скворцов за месяц получал у Сидорина больше, чем Никитин в конторе за пять лет, он призадумался. Жизнь дороже. Тем более, в отдалении от шефа ему все чаще приходила в голову мысль — судя по многим косвенным признакам, психика Роберта явно не в порядке, взять хотя бы эти новые мистические увлечения.
Оценив все плюсы и минусы предложения Никитина, Александр Николаевич решил вести свою игру — сливать в ФСБ допустимый минимум информации о делах шефа и одновременно брать от него все, что можно, чтобы в случае опасности затеряться где-нибудь за границей.
Он не догадывался, что Сидорин раскусил его при первой же встрече после разговора с Никитиным и что жив он пока только потому, что шеф включил его одним из элементов в свою игру, гораздо более изощренную, чем та, что задумал Скворцов.
После досадного ляпа с Захаром Степан Бойцов чуть не сорвался на своих помощников, в обязанности которых входила проверка пассажиров всех прибывающих в Магадан рейсов. Но вовремя остановился, вспомнив, с кем пришлось иметь дело. Он и сам-то не мог тягаться с главой отступников, куда уж было молодежи узнать о его прилете, если цыган этого не хотел. Но Степан тем не менее огреб от Фотиева по полной программе и вынужден был восстанавливать злосчастную встречу не то что поминутно — посекундно, подробно докладывая каждую мелочь Ивану Матвеевичу. А что вспоминать, если Захар не дал услышать ни слова и содержание разговора стало известно только в пересказе Сергея? Проникнуть в мысли Жуковского тоже не мог никто, включая самого Фотиева, — Сергей, осознав свои возможности, сразу заявил, что не позволит этого никому.
Помощники тоже переживали свою оплошность, особенно самый молодой, Андрей Синицын, откомандированный в распоряжение Бойцова из аппарата военного атташе в Индии. Последние семь лет служба Андрея проходила где угодно, лишь бы подальше от Москвы, где жили его родные. После окончания училища, которое заканчивала половина миссионеров, ему позволили до тридцати лет служить в столице, в аппарате ГРУ, и видеться с родителями. Но когда высокое начальство при виде его стало задавать вопрос, почему такой молокосос носит майорские погоны, а мать ставила уже его в пример братьям, указывая, как хорошо можно выглядеть, ведя здоровый образ жизни, ему пришлось исчезнуть. Отдыхая в санатории Министерства обороны, он на глазах множества людей взмахнул руками и ушел на дно. Тело так и не нашли.