Как обычно в таких случаях, разговор с Захаром не усилил тревоги, но и не унял ее. По лицу старого цыгана невозможно было понять, обнимет он тебя сейчас по-дружески или воткнет в спину острый нож. Выслушав рассказ Захара, Фотиев посокрушался о печальной доле Кирилла, оставшегося в тайге в полном одиночестве, и выразил надежду, что никто не составит ему компанию в ближайшую тысячу лет. Что до ушедшего в Индию Тимофея, то Иван Матвеевич только развел руками. Изредка, может быть раз в сто лет, находились то в клане, то в ордене любопытные, обычно из молодых, которые уходили на поиски индийских или китайских «братьев». Никто не знал, удачны ли были поиски, потому что ушедшие никогда не возвращались. А те, кого они искали, ни разу не вышли на контакт, хотя представители ордена постоянно находились в составе дипломатических миссий России в обеих странах. Про них знали только, что они существуют, — и все.
В конце разговора цыган сказал, сменив тему:
— А не пора ли, Ваня, кончать с миллионеришкой? По-моему, твой человек уже в состоянии справиться с ним.
Фотиев знал, что после посещения Захаром Магадана тому известно о силе Жуковского, поэтому не стал играть в игру: «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, но оба будем делать вид, что не знаем», и ответил:
— Я считаю, что он еще не готов.
— Смотри, как бы не оказалось поздно, — с сомнением сказал Захар. — А то, может, займемся этим Сидориным сами? У нас получится.
Фотиев отрицательно покачал головой, и цыган усмехнулся:
— Или не по чину? Не царское это дело? Ну что же, было бы предложено…
На этом они распрощались, и Иван Матвеевич пошел к выходу. У самой двери он обернулся и поймал на себе пронзительный взгляд старого цыгана. Внутри у него похолодело — так много понимания было в этом взгляде.
А в это время в прокопченной избушке, спрятанной посреди бескрайней заснеженной тайги, при свете заправленной медвежьим жиром лампадки и под потрескивание сухих дров в добротной каменной печи, бывший миссионер Кирилл в десятитысячный, наверное, раз вспоминал события давно минувших лет. Был он тогда офицером по особым поручениям при ставке главнокомандующего, осуществляя связь с агентами разведки среди местного населения. Француза уже гнали к Березине, но он огрызался, и Кирилл ежедневно встречался с людьми, приносящими сведения о передвижениях противника. И вот как-то к нему под видом агента пришел малознакомый ему молодой миссионер Тихон и от имени Иоанна попросил свести его с начальником артиллерии корпуса.
Кириллу было известно, что в расположенном неподалеку хуторе готовились переговоры «владыки Иоанна» с главой клана отступников. Табор Захара уже стоял на месте, а завтра туда должен был прибыть епископ. Кирилл решил, что просьба Тихона связана с обеспечением безопасности встречи, и отвел его в палатку полковника, сказав, как тот и просил, что агент имеет сведения, представляющие интерес для артиллеристов. Кирилл уже вышел из палатки и собрался уходить. Еще бы пять секунд, и история могла пойти немножко не так, как пошла. Но Тихон поторопился. Не успев отойти и десяти шагов, Кирилл почувствовал мощный мысленный напор и сразу понял, что дело неладно. Он вернулся к палатке и через полотняную стенку услышал разговор, который о многом ему сказал. Не разговор даже, а подкрепленный мысленным внушением приказ, которому полковник не мог противиться. Сводился он к тому, что кочующий вблизи расположения войск цыганский табор на самом деле вовсе не табор, а гнездо злейших врагов государя и Отечества, замысливших убить главнокомандующего. Поэтому полковник силами подчиненных ему батарей должен завтра ровно в три часа пополудни накрыть табор огнем, чтобы живым не ушел ни один человек.
Измена! — мелькнуло в голове у Кирилла, который знал, что именно в это время к цыганскому главарю приедет Иоанн. Он вихрем ворвался в палатку и увидел, что Тихон нависает над сидящим полковником, а тот механически кивает головой. Решив, что полковником можно будет заняться позже, Кирилл все внимание обратил на Тихона. Он знал, что ни по силе, ни по опыту тот не сможет сравниться с ним, поэтому с ходу нанес ему мысленный удар. И — ничего не произошло. Удар отразился от изменника и рассеялся в пространстве. Пока Кирилл сообразил, что это сработала защита, поставленная Тихону кем-то очень сильным, тот вытащил из-за пояса кинжал и бросился на него. Но у Кирилла была хорошая реакция и всегда наготове два надежных заряженных пистолета. У него не было времени целиться, поэтому одна пуля попала изменнику в плечо, а другая разнесла череп, и ему не удалось зафиксировать последний всплеск мыслей Тихона.
Когда на выстрелы прибежали встревоженные офицеры, Кирилл успел уже заменить полковнику память последних пяти минут. Теперь тот мог свидетельствовать под присягой, что к нему проник вражеский лазутчик и только вовремя подоспевший майор Осинин спас его от неминуемой гибели.
Назавтра Кирилл предстал перед глазами Иоанна с докладом о небывалой измене в рядах ордена.?
Но все повернулось совсем не так, как он ожидал. Иоанн приказал немедленно взять его под стражу, обвинив в убийстве члена ордена, выполнявшего важное секретное задание. Не прошло и трех дней, и круг двадцати четырех под давлением авторитета своего главы приговорил Кирилла к пожизненному изгнанию. И вскоре он оказался в избушке посреди дремучего леса в обществе Тимофея и покойного ныне Виссариона.
Шло время. За почти два века изгнания Кирилл во многом разобрался, и теперь обостренный дар предвидения шептал ему, что терпеть осталось недолго…
Когда Сидорин узнал о побеге, он внешне никак не показал своей ярости. Со спокойным выражением лица он приказал до особого распоряжения изолировать смену охраны, которая в тот день дежурила в подвале. Провинившихся женщин отвели в камеру, и Роберт лично занялся ими. Он натянул на руки кожаные перчатки и, не задавая ни одного вопроса, долго смотрел на них, определяя меру наказания.
Мужеподобную охранницу он свалил на пол одним ударом кулака в подбородок, но так, чтобы она не потеряла сознания. Потом долго бил ногами, не желая расходовать на эту мокрицу ментальную силу. Бить старался в низ живота, потому что знал заветную мечту сучки — она хотела когда-нибудь родить ребенка. Когда после особенно сильного удара женщина слабо охнула, Роберт понял, что цель достигнута, и приказал убрать ее. После этого он поставил стул напротив забившейся в угол маленькой медсестры и несколько минут наслаждался ее ужасом. Потом, определив предмет особой гордости женщины, смазливое кукольное личико, он приподнял за волосы ее голову и, глядя в глаза, сильным ударом сломал ей нос. После этого, швырнув ее на пол, долго уродовал каблуками залитое кровью лицо, пока она не затихла.
Вымывшись в душе и полностью сменив одежду, Сидорин прошел в свой кабинет. Он не испытывал никаких сожалений по поводу проведенной экзекуции, хотя отлично понимал, что ни женщины, ни охрана не виноваты в том, что произошло. Но все равно кого-то следовало наказать, а заодно он привел в порядок нервы.
Как Роберт ни старался, у него не получалось восстановить цепь событий. Он рассматривал два варианта. Первый — девчонка выбралась из поместья сама. Но этого просто не могло быть, он лично заглянул ей в черепушку и не увидел там ничего, кроме комка страха. Обыкновенная перепуганная до полусмерти сопливая девчонка, хотя сначала она показалась ему сильнее. Второй вариант — ей кто-то помог, проникнув в дом. Возможно, ее отец. Но тогда получается, что Жуковский способен в любой момент добраться и до него? Нет, этого не могло быть, потому что если бы был способен, то обязательно расправился бы с похитителем дочери. Во всяком случае, сам Сидорин не преминул бы разделаться с врагом.