Прошли столетия. Специалисты Службы пришли к выводу, что со времен падре Франциска удалось остановить не один десяток кровопролитных войн. Пусть мы не смогли предотвратить Вторую мировую, но без нашего вмешательства она могла унести жизни трех четвертей населения планеты. Правда, не всегда все проходит гладко. Человечество постоянно балансирует на самом краю, время от времени происходит прорыв, из мира тьмы в наш мир выплескивается очередная порция антижизни, и все начинается сначала.
– Никто не знает, удастся ли нам раз и навсегда покончить с врагом, – сказал в заключение лекции командир. – Сейчас нас слишком мало для этого. Порой на то, чтобы отыскать одного-единственного кандидата в Службу, у специальной команды уходят годы.
Мы переглянулись между собой, испытывая определенную гордость, но командир поспешил запустить дегтя в мед.
– Вы только носы не задирайте, – предупредил он нас. – Еще неизвестно, что из вас получится. А теперь прошу задавать вопросы по теме.
– Простите, командир, – сказал поднявшийся из-за стола Павел, – но все это как-то слишком похоже на сказку. Пещера с индейскими сокровищами, отцы-иезуиты, дьявол, другие измерения… Что-то мне не верится во все это!
– Ага! – поддержал его Мишка. – Я тоже так думаю!
Остальные, и я в том числе, промолчали. Наверное, потому, что почувствовали – командир еще не все сказал. И оказались правы.
– Согласен, – ответил им Радзивилл. – Ничего не следует слепо принимать на веру. Поэтому идите обедать, а потом я вам кое-что продемонстрирую.
После обеда командир повел нас на первый этаж, где свернул под парадную лестницу. Я готов был поклясться, что раньше там не было ничего, кроме подлестничного пространства, но теперь вдруг оказалось, что ступеньки продолжаются и ведут вниз. Но уже не покрытые красно-зеленой ковровой дорожкой, а простые, бетонные, местами выщербленные, как в простой хрущевской пятиэтажке.
Лестница уходила далеко вниз. Сначала я пытался считать пролеты, но вскоре стал сбиваться со счета. А потом и вовсе бросил это занятие, потому что с каждым шагом чувствовал себя все хуже. Сердце колотилось как сумасшедшее, в ушах появился усиливающийся с каждой минутой звон. Наконец спуск кончился, и мы оказались перед массивной металлической дверью, тускло отсвечивавшей в свете слабой электрической лампочки.
– А дверь-то серебряная! – шепнул мне на ухо Боря.
И оказался прав. Удивительно, как командир смог расслышать его шепот, но это ему удалось.
– Правильно, – сказал он. – Дверь действительно сделана из серебра, как и стены этого помещения. Серебро – единственный материал, способный остановить то существо, которое мы там содержим. Но, прежде чем мы войдем туда, скажите мне, как вы себя сейчас чувствуете?
– Я, например, чувствую себя обманутым! – угрюмо ответил Боря.
– То есть? – удивленно спросил командир.
– Вы ведь обещали, что мы никогда ничем не будем болеть, – пояснил Кацнельсон, растирая виски, – а сейчас у меня состояние – вот-вот в обморок упаду.
Мы одобрительно загудели, потому что Боря очень точно сформулировал общую мысль.
– А это не болезнь! – заявил командир. – Такое состояние всегда будет возникать у вас при встрече с врагом. Там, за дверью, мы держим тварь, которую удалось захватить в неповрежденном виде, вместе с человеком, душой которого она овладела. А то, что вы сейчас испытываете… Как ни странно, болезненные ощущения при близости врага испытываем только мы, прошедшие коррекцию работники Службы. Среди обыкновенных людей он может оставаться сколько угодно, и никто ничего не почувствует. Неизбежные, так сказать, издержки профессии. Приходится терпеть, иначе как бы мы различали врага? Этого мы держим здесь в качестве учебного пособия, чтобы вы научились сопротивляться ему. Посмотрите на меня, я не испытываю почти никаких болезненных ощущений. Но сразу скажу, это результат многолетних тренировок. Когда-нибудь добьетесь этого и вы, но до тех пор каждая встреча с врагом будет доставлять вам страдания. Мало того, когда вы выйдете за стены Школы и окажетесь в гуще людей, года два вас будет преследовать постоянное недомогание. Это оттого, что враг, распространившись по всей Земле, старается внедриться в каждого человека. Пусть по чуть-чуть, малыми дозами, но… Почти у каждого человека в душе находится для него малый уголок, и враг окружает нас со всех сторон, подобно некоей эманации зла. Потом, конечно, вы адаптируетесь и перестанете это ощущать. Но не сразу. Готовы вы к этому?
Что мы могли ответить? Сказав «нет», я навсегда перестал бы себя уважать…
Тем временем командир распахнул дверь, оказавшуюся толщиной сантиметров в тридцать, и мы вошли в обширный тамбур, отделенный от основного помещения массивной серебряной решеткой. Командир щелкнул выключателем, и в помещении загорелся яркий свет. За решеткой мы увидели что-то похожее на тюремную камеру, с кроватью, табуретом, небольшим столом, унитазом и душем в углу. На кровати, заложив руки за голову, лежал человек в синем тренировочном костюме. Увидев нас, он сел и бросил на нас быстрый взгляд, в котором мелькнула такая ненависть, что меня даже передернуло. Сердце забилось еще чаще, звон в ушах усилился, и ко всему этому добавилась сверлящая боль в висках.
– Опять привел своих придурков? – презрительно спросил он у Радзивилла. – Так давай, запускай их сюда, я поимею их всех по очереди!
В ярком свете установленного над кроватью светильника человек за решеткой выглядел совсем не опасным. Маленький, тщедушный, с непропорционально большой головой, он мог бы вызвать жалость, если бы не предупреждение командира.
– Не обращайте внимания на его болтовню, – равнодушно произнес Радзивилл. – Ему очень хочется разозлить нас, чтобы вам стало еще хуже. А теперь представьте себе, что даете ему хорошего пинка. Сразу станет легче. Проверено. Еще легче станет, если сможете представить его смешным. Этого он совсем уж не выносит.
Как я ни пытался, но посмеяться над врагом в тот день не удалось. А вот мысленную затрещину я влепил ему довольно увесистую. И в тот же момент все мое тело от копчика до затылка пронзил резкий болевой укол, отчего я едва не свалился на пол. А мужичок за решеткой схватился за голову и разразился таким заковыристым матом, какого мне еще не приходилось слышать.
– Знаете, кем этот сморчок был в жизни? – произнес командир, ничуть не смущаясь. – Грабителем и убийцей. На его счету четыре убийства с особой жестокостью, в том числе двоих малолетних детей. Это только то, что удалось доказать на суде. Враг завладел им в камере смертников, где он дожидался расстрела. Твари удалось захватить сознание охранника в коридоре, тот выпустил его из камеры и в награду тут же лишился жизни. По дороге этот фрукт убил еще троих и уже почти вышел на свободу, но мы успели вовремя. Как раз к этому времени командование решило, что Службе нужен в качестве экспоната живой враг, и была приготовлена специальная серебряная ловушка. Так время от времени делают все отделения Службы. Случилось это еще в тридцатые годы, и все это время тварь сидит вот тут, в клетке.