— Андрюх, — сказал Кулаков. — Мне самому это… А что делать? Татары в самом деле зарвались — таких вещей арабам-то не спускают, несмотря на то, что у них танки и нефть. Магдиеву за наших еще дюлей недодано.
— Сами додать должны были, а не дядю просить.
— Не додали же, — напомнил Кулаков.
— Потому что Придорогин сопля.
— А что ему, как амам, бомбежку начинать?
Андрей вздохнул и мечтательным тоном протянул:
— Снять эту хрень… Подвесить нормальных сто первых…
— И по Казани? — свирепея, спросил Кулаков.
— Не. По амам. Чтобы всмятку.
— А… — опять сказал подполковник и поводил большим пальцем по шишаку рукоятки управления.
— Ага, — печально согласился Хизунов. — А мы для них спутники возим. Чтобы связь бесперебойная. Чтобы они на фоне русского леса фоткались и в Оклахомщину блядешкам своим высылали.
— Ну, сейчас-то мы не для них везем. Европейские телевизионщики, развлекать нас будут.
— Для них, Гер-Егорыч, — грустно сказал оператор. — Теперь все для них.
Возражать Кулакову было неохота. На следующие полчаса разговор выродился в обмен стандартными рабочими репликами.
В 12.45 подполковник сказал: «Выход на стартовую» и включил форсаж.
Самолет, вошедший на заданный уровень высоты (12,5 км) на крейсерской скорости, немного не добирающей до тысячи км/ч, взревел и начал стремительно разгоняться, выбираясь на стартовые параметры (14 км высоты и 2000 км/ч). Гладкий ход сменился тряской, под кожу словно поддели прохладную костяную маску.
— Две, — сказал Кулаков через три минуты.
— Две. Норма, — подтвердил секунду спустя Хизунов, сверивший показания приборов с полетным заданием. Он пробежал пальцами по старорежимным тугим кнопкам (при модернизации СКМ механику и циферблаты почему-то решили не менять на сенсоры и дисплеи), запуская стартовую установку «Бурлака». В наушниках гермошлема мелодично денькнул колокол, и голос очаровательной (в этом были уверены все летчики — даже те, кто имел возможность убедиться в обратном) девушки сообщил:
— Минутная готовность.
На экранчиках в центре панели принялись живо менять друг друга салатные цифры: 59. 58. 57.
Андрей отжал последние кнопки и перещелкнул тумблер — мелодично денькнуло еще раз — и отрешенно уставился в экран, держа руку у выпуклого фиксатора, прикрывающего кнопку старта.
На двадцатой секунде волшебный голос начал отсчет вслух.
Услышав «Один», Кулаков привычно бормотнул: «С богом», а Хизунов отщелкнул фиксатор и положил палец на большую красную кнопку. Денькнуло громко и в другой тональности — и Андрей без суеты отжал кнопку и откинулся на спинку кресла.
Самолет ощутимо подбросило — «Бурлак» снялся с подвески под фюзеляжем. Несколько секунд он не был виден экипажу, поскольку висел под брюхом самолета. Потом заработал первый разгонный блок, и ракета, распуская хвостовое оперение, медленно выползла в поле зрения летчиков, пару секунд шла параллельно курсу Ту-160, а потом с ревом рванула вперед и вверх. Смотреть на нее было больно, не смотреть — невозможно. Кулаков и Хизунов синхронно вздохнули, ухмыльнулись и отправились домой. Через двадцать минут отработавшая первая ступень вывела «Бурлака» на наклонную орбиту с минимальным расстоянием от Земли в 250, максимальным — 550 км. Второй разгонный блок выровнял ракету на высоте 549 км и отогнал ее в зону уверенного поиска вражеских спутников. В заданной точке носитель и спутники разделились: почти выгоревшая ракета, последний раз задействовав остатки топлива в разгонном блоке, скользнула к Земле.
Отделившийся от нее груз на секунду завис причудливым конгломератом, а потом развалился на две части. Первая, оказавшаяся спутником EOv, осталась на стационарной орбите. Вторая распалась на группу угловатых устройств. Сместившись чуть в сторону, они немного покопошились на месте, потом веером разошлись в разные стороны, чтобы не мешать сканированию. И наконец двумя отрядами поплыли на обнаруженные цели.
SkyEye21 так и не успел выйти из походного режима. Он лишь завершал торможение, когда оказался в центре равностороннего треугольника, образованного мелкими и неказистыми, по сравнению с американскими сателлитами, аппаратиками.
Один из этих недорослей не спеша подтянулся к SkyEye, ловко поднырнул под антенну и разорвал космос быстрой беззвучной вспышкой. Банальная смесь килограмма пластита, электронно-химического детонатора и двух кило рубленой арматуры сработала в космосе не менее эффективно, чем на земле. Шрапнель выбила из SkyEye и раскидала по ближнему приземелью практически всю замысловатую электронно-оптическую начинку. Часть транзисторов, арматурин и линз, а также выеденная металлическая скорлупа спутника, похожая на панцирь высохшего краба, через две недели вошла в плотные слои атмосферы, одарив мечтателей зрелищем густого звездного дождя, уже не несущего смерть.
А спутник PosiSat-8 не дождался и такой эпитафии. Он остался на заданной орбите лопнувшей елочной игрушкой, утратившей всякий праздничный смысл после того, как начинку спутника примитивно выжег импульс сработавшей рядышком электромагнитной мины.
Впервые в истории человечества были злоумышленно уничтожены сразу два спутника сверхдержавы. Событие вполне тянуло на звание «Звездных войн». Но не дотянуло. Главным образом потому, что о потерях в космической группировке руководство США узнало уже после того, как завершился полет экипажа Валерия Зайцева.
Летай, пока горячо, пока за полеты не просят платы.
Вадим Самойлов
НЕБО РОССИИ. 11 АВГУСТА
Старые «стратеги» типа Ту-95 или ЗМ, на которых Зайцеву пришлось полетать в 70—80-е годы, были приспособлены к человеческой жизнедеятельности примерно как советские поликлиники.
Плотным знакомством с гражданскими поликлиниками полковник Зайцев похвастаться не мог, но и шапочного, сведенного во время краткосрочного отпуска в родном Нижнем Тагиле (печенка зашалила, хотя ей как раз грех было жаловаться), хватило, чтобы потрясти молодого тогда капитана до той самой печенки.
Изумили Зайцева не очереди старушек, и не ободранные дерматиновые скамейки, и не манера врачей запирать дверь перед носом пациентов и удаляться на двадцать минут (капитан засекал), а абсолютная неприспособленность заведения к нормальной человеческой жизнедеятельности. Часового стояния у облупленного подоконника (сесть он, к своему стыду, побрезговал) Зайцеву хватило для выращивания святой убежденности в том, что любая поликлиника — верный путь к усугублению уже имеющейся болезни и обрастанию множеством новых. Но добило капитана отсутствие в поликлинике туалета, вообще-то необходимого старым больным людям, составлявшим большую часть посетителей — причем составлявших не вот только сейчас, а ныне и присно. Вернее, туалет был, но предназначался только для врачей, которые открывали и закрывали удобство собственным ключом. На этом пункте Валерий Зайцев знакомство с советской медициной закончил и, поддерживая ладонью злобного хорька, поселившегося в боку, уковылял к родителям.