– Спасибо.
Она смутилась, но руку не отняла, пока Клим не убрал ладонь. Зато сразу же выкинула кисть к передней стенке с курсовой панелькой, махнула «таблеткой» над считывающим пятном – экран отозвался мелким списком под строчкой «выберите первую остановку» – и спросила:
– Вам куда? К мужскому общежитию?
– Куда еще, – сказал Клим. – Особняк пока не заслужил.
Рыжая, кивнув, тронула третью и четвертую, «женское общежитие», строчки, а потом «старт».
Список уступил место нулю, который тут же перетек в двойку, пятерку, трамвайчик с почти неслышным свистом, малозаметно, но шустро набирал ход, пока не закрепил на экранчике семьдесят. Клим к таким скоростям в такой скорлупке так и не привык и недоверчиво косился на кусты и деревья, со всех стволов драпающие или удергиваемые к шахте за неподвижно размытой полосой отбойника. А рыженькая успокаивала – по другому поводу, слава богу:
– Ну, потерпите немножко. До конца года Сиреневая сдается, к весне – третий квартал на Прибрежной. Не там, так там получите. Вы ж номенклатура теперь. Хотя это говорят, влияет меньше, чем стаж.
– Будем надеяться, – неопределенно сказал Клим.
Рыженькая совсем уж не в тему хихикнула и сказала:
– Мне уже место дома показали, говорят, в октябре заселение. Проект утвердили, мебель я подобрала. Вам еще по заселению ничего не говорили?
– Только при вербовке.
– Как вы интересно прием называете. Ну да, еще месяц-два потерпите. Меня на третий месяц в итоговый список включили, но я не номенклатура, конечно. Меня Катя зовут, кстати.
Копец как кстати, подумал Клим, а вслух сказал:
– Влад. Очень приятно.
– Владислав?
– Не, просто Влад.
– Цепеш?
Знает, подумал с неожиданной симпатией Клим и подхватил:
– Ага, и с клыками, типа.
Показал зубы и засмеялся. Рыжая Катя захохотала, запрокидывая голову. Шейка была длинной и тонкой, грудка под натянувшимся сатином колыхнулась неожиданно тяжело, под третий размер, где она ее прятала-то. Чуть задравшиеся коленки были острыми и правильными. И пахло от Кати свежо и волнующе – то ли кремами-лосьонами какими, то ли просто вымытой девчонкой. Подманивает, сучка. Климу в голову остро воткнулась картинка секса с рыженькой, прямо здесь и сейчас, формальная неприспособленность трамвайчика добавляла охотки и спортивного интереса – она острыми коленками на сиденья, зависнув над промежутком, а я сзади и возражать никто не будет, сперва, может, поорет, потом сама же и поблагодарит. Но не то время было и все-таки не то место – цифра на экранчике перелилась в сорок, черта города и дома слева по курсу. Клим перегнулся в поясе, давя локтями бедра, старательно хыхыкнул и сказал будто бы с трудом:
– Прикинь, Кать, – и вот так вот всю жизнь. Издеваются и всякий глум устраивают.
– Бедняжка, – сказала Катя, посмотрела на Клима сквозь блестящие искры и вдруг притихла, по-детсадовски сложила ладошки на коленках, почти как сосед и со смежными целями, постаралась даже сдвинуться к спинке кресла.
Чего они пугаются так, заразы, подумал Клим, мрачнея, хотел даже спросить, но передумал. Отвернулся к окну и сказал:
– К женскому подъезжаем вроде. Быстро как, да?
Не поворачиваясь, сложил губы бантиком – вроде правильно получилось, – дождался, пока вагончик остановится, шустро встал, распахнул дверь и выскочил, хотя достаточно было подобрать ноги, чтобы второй пассажир выбирался хоть вприсядку. Катя выпорхнула и сразу отшагнула на вытянутую ногу. Клим, играя глазками вверх-вниз (тоже Лариска научила, полная иллюзия застенчивости, главное – на груди и ногах не застревать), сказал:
– Кать, очень рад знакомству. Счастливо.
Быстро юркнул в салон и ловко, как бывалый, заставил трамвайчик тронуться. Оборачиваться не запрещалось, просто темп разгона мешал любоваться провожающими, но край глаза вроде успел ухватить Катино движение: она нерешительно подняла ладошку и пару раз двинула пальчиками. Будем считать, сработало. Ладно, отольются тебе, рыжая, молодежные страдания. Рыдать будешь, метаться и губы есть – и добавки просить. И чего ж они дуры-то такие, мрачно подумал Клим.
Мрачность не оставила ни через три минуты, когда трамвайчик тормознул у общаги, ни еще через пять, когда Клим дошел до скамеек у начала тропки, уходившей в парк и дальше в лес. Ноготь скучал на скамеечке, судя по валявшимся вокруг обгрызенным травинкам, давно скучал. Он пожал протянутую руку и сказал вместо приветствия:
– Чего долго так?
– Дела государственной важности. Поздравь меня,– нерадостно ответил Клим. – Я с завтрашнего дня замначальника бригады.
– Пиздец вообще. За что тебя так? План перевыполнил, что ли?
– Пашу как пучок Стахановых, пользуюсь всеобщим авторитетом и вообще сука редкая.
– Это я знаю.
– Завидуешь все. Меньше очком бы играл – «я под землю раньше срока не полезу», был бы вообще бригадиром. Ты ж трудяга у нас.
– Ну. Сдохну, блин, скоро.
– Завод строить – это тебе не пацанов строить. Ха. Каламбур.
– Чем «бур»?
– Темный ты, как гудрон. Ни фига про буры не знаешь. Они, короче, используются в четырнадцати операциях и делятся...
– А я тебе, типа, должен про встречный монтаж балок и настил горячим способом рассказывать? Обрыбишься. Хотя да, поздравляю. Как это у них – большая честь, высокая ответственность. Носи с гордостью, снимай в толчке. Блин, жаль, обмыть нечем. Как они запарили уже, а? Кефирами своими, чаем, правильным питанием, а?
– Бог даст – поправим. А вообще, хрена ли, трезвость – норма жизни.
– Да у них тут все норма. Больные люди, бляха. Скажи спасибо, линейки по утрам не устраивают под пионерский флаг.
– А я думал, тебе нравится.
– Тебе нельзя думать, кровоизлияние будет.
– У тебя сейчас будет. Ты давай лучше успехами хвастайся. Как все идет вообще?
Ноготь повозился по спинке скамьи и ответил уклончиво:
– Ну, как... Идет помаленьку.
– Зашибись. Вообще без движения, что ли?
– Ну почему. Нормально вроде относятся.
Клим встал, нагнулся к Ногтю и внимательно посмотрел ему в лицо.
– Ты говорил, совет участка выбирают в пятницу. Список есть уже.
– Заканчивают.
– Ты там есть?
Ноготь отвел взгляд.
– Нет пока.
– А почему?
– А хер знает.
Клим еле удержался от пары резких движений, на всякий случай спрятал руки поглубже в карманы и спросил:
– Братёк, мы сюда на хера приехали?