Я лежал и думал об Изабелле — вспомнил, как она боялась предсказания Ахмоса Кафре, назвавшего день ее смерти. Был ли это тот самый день, когда она утонула? Затем мой сон, когда я видел ее в ванне. Факт пропажи ее внутренних органов. Опасения Изабеллы, что ее Ба и Ка не соединятся и она окажется в египетском чистилище. Я ждал, чтобы Андерсон продолжал. Никогда не подозревал, что он религиозный человек. Или хотя бы философствующий. Считал его, наоборот, реалистом, соглашавшимся на любую работу за подходящее вознаграждение независимо от политики.
— Может, просто повезло? — наконец предположил я. — Таков был угол обстрела.
Американец перекатился на бок и посмотрел на меня. Белки его глаз покраснели.
— Господи, еще один циник.
— Организованная религия — это мировой бич. Посмотри, что она натворила в этом регионе.
— Дело в экономике, колониальной истории и особенностях территории — ты прекрасно это понимаешь. Но в данном случае я говорю не о религии. Я говорю о естественном течении человеческой жизни и о том, какой смысл мы приносим с собой в наше время на эту чертову планету!
Андерсон говорил очень громко, но, забалдев, не сознавал, что почти кричит. Я оглянулся — вокруг никого не было, только на противоположном берегу озера крестьянка стирала белье. Она сидела на корточках у края воды, и из рукавов виднелись длинные тонкие запястья. Покрасневшие руки с мылом неистово мелькали — женщина оттирала одежду на камне галькой. Она подняла на меня глаза и вновь вернулась к своему занятию.
Я повернулся к Андерсону, стараясь понять, шутит этот большой как медведь бывший солдат или говорит серьезно.
— Знаешь, чаще всего мы с Изабеллой спорили по поводу ее веры во все это вуду. Меня поражало, что умная, образованная женщина что-то находит в астрологии и древнеегипетской магии. Верит, что в археологии ее направляет некая невидимая сила. Я не мог этого принять. Существует лишь то, что мы видим: гравитация — это гравитация, законы физики непреложны, и все тайны объяснимы. Мы — движимые гормонами развитые животные и не так уж важны в миропорядке вещей. Занимаем свое место — не более.
Я ненадолго замолчал и понял, что мы втянулись в заумный философский спор, всегда сопровождающий курение марихуаны. Но я и сам был под кайфом и не мог остановиться. Словно излагал события последних двух недель, стараясь уместить их в рамки логики. Но почему я так злился? Неужели на Изабеллу — за то, что она умерла во время поиска того, что считала духовной ценностью? И не только духовной — магическим предметом, если верить древним историям.
— Люди живут и умирают, — продолжил я. — Умершие живут в памяти других, и лишь такое бессмертие доступно человеку. Если, конечно, не верить в обернутые погребальными пеленами выпотрошенные трупы, над которыми сооружены треугольные надгробия. Я не верю. Я хуже атеиста. Я верю в необратимость биологических процессов. Мне так страшно забыть Изабеллу, потому что в таком случае она уйдет от меня навсегда. И настанет момент, когда я перестану видеть ее во сне и не смогу восстановить в памяти ее лицо.
Снова наступила долгая пауза. Одурманенный, я посмотрел в бесконечность неба. И внезапно понял, что кружащая надо мной точка — это ястреб, терпеливо высматривающий добычу на своей охотничьей территории.
Билл сдвинул на лоб солнечные очки и посмотрел на меня.
— Она никогда от тебя не уйдет, и ты, Оливер, это прекрасно знаешь.
— Догадываюсь.
Нас опять окутало непроходимое молчание. Билл рухнул на полотенце.
— Том, один из тех, кто погиб тогда во Вьетнаме, был моим близким другом. Когда мы попадали под обстрел, он обычно шутил, называя меня Джерри. Понимаешь, Том и Джерри. Эту шутку во взводе больше никто не слышал. Да что там во взводе — на всей Земле. Он относился к страху с юмором. Как бы то ни было, через пару недель после его похорон в Остине в армии был назначен обед в память о нашем взводе, большая часть которого погибла вместе с Томом. Я там присутствовал, разодетый как индюк на День благодарения. Выискивал карточку со своей фамилией на столе, а сам думал, как бы эта помпа и лицемерие были противны Тому. Нашел: но только на карточке значилось не «Билл Андерсон», а «Джерри Андерсон». «Джерри» выведено черными чернилами, и рисунок кошки и мышки. Это был знак — Том снова пошутил и дал мне понять, что он никуда не делся и присматривает за мной.
— Рад бы признать, что такие случайные события имеют некий скрытый смысл, — ответил я. — Но не могу. Может, сказывается мое научное образование — кто знает? Но если бы нечто подобное случилось со мной, я бы посчитал это глупой шуткой.
— Перестань, Оливер, я же видел, как ты работаешь, — не все у тебя основано на холодной логике.
Я сознавал, что он прав, и от этого чувствовал себя неловко. Поэтому решил переменить тему разговора.
— Ты мне еще не рассказал, почему стал пожарным и тушишь нефтяные скважины.
Билл провел рукой по воде; капли, падающие с его пальцев, показались непомерно огромными — восхитительно вздувающимися мирами прохладной, прохладной влаги.
— Наверное, нравится искушать богов. Понимаешь, каждый раз, когда мы закладываем взрывчатку, я жду, что умру. Не могу отделаться от ощущения, что живу взаймы.
— Чувство вины оставшегося в живых?
— Я же сказал, что пропустил свой смертный день, братец. Вот и все.
Мы лежали на солнце и думали о том, что было недосказано между нами. Наконец Андерсон снова заговорил:
— Знаешь, я вовсе не имел в виду, что то, что произошло с Изабеллой…
— Понимаю, — оборвал я его и побрел в неглубокое озеро.
У кромки вода показалась мне теплой. Я оттолкнулся от берега и поплыл на глубину, где она была холоднее. Набрал в легкие воздуха и нырнул. Четыре гребка в зеленоватой воде, и подо мной показался песок, тянущиеся к свету водоросли, словно кисточками, щекотали тело. Холодные струи течения успокаивали пылающую кожу. Растопыренные, как лягушачьи лапы, пальцы рассекали воду в просачивавшемся сверху аквамариновом свете.
Я плыл вперед параллельно дну. Мелькнула стая крупных рыб, металлически-голубых под лучами подводного солнца, и, вспыхнув брошенными серебряными монетками, тут же метнулась в сторону. Я почувствовал, что мимо меня проплыло нечто большое и невидимое. По коже побежали мурашки, волоски на теле встали дыбом. Вспенивая воду, я поспешно повернулся, и как раз вовремя — успел заметить, как в лесу водорослей скрылись чьи-то голые ноги.
Секундой позже среди листьев показалась Изабелла — распущенные волосы облепили лицо, груди светились. Я замер в страхе, медленно опускаясь ко дну, а она грустно улыбалась, и ее лицо напоминало полупрозрачную, просвечивавшую сквозь зелень озера луну. Махнув рукой, чтобы я следовал за ней, Изабелла поплыла прочь, и я узнал знакомые движения. Борясь с паникой, я убеждал себя, что это не призрак.
Попытался ее догнать, но потерял в темном лабиринте. Хотел найти, рискуя запутаться в водорослях и поднимая тучи ила, но ничего не добился. Легкие разрывало от боли, и я ринулся к поверхности.