— У вас с Изабеллой был роман? — Пусть это была не более чем догадка, но я удивился, насколько она меня разозлила.
У итальянца дернулась щека, словно пришла в движение капелька ртути, глаза затуманились воспоминанием.
— Да, мы были с ней любовниками, но назвать это романом — значило бы опошлить наши отношения. — Он провел рукой по волосам — типичный жест некогда привлекательного мужчины. — Поймите, я нисколько не горжусь тем, каким был в тот период. Я был честолюбив, но слишком долго эксплуатировал оригинальность диссертации, которая принесла мне известность. Изабелла же даже в том возрасте имела весьма своеобразный, отличный от других взгляд на вещи. И благодаря своему складу ума могла взглянуть на археологию под совершенно необычным углом. Для нее археология была живым предметом. Плотью от ее плоти. Она рассказала мне о замечательном устройстве, которое решила сделать темой своей докторской диссертации. Поверила, а я ее предал. Но не сомневайтесь: я ее любил.
Сильвио снова помолчал, словно ожидая моего разрешения продолжать рассказ. Я примирительно махнул рукой. Жест должен был выразить чувство, которого я на самом деле не испытывал.
— Что вы знаете о ее диссертации и об устройстве, которое она изучала? — Я смотрел на него, больше никак не желая проявлять свой интерес. Но итальянцу не требовалось других поощрений.
— Я говорил ей, что тема звучит слишком невероятно, и если она будет настаивать на своем, ее перестанут принимать всерьез. Искренне хотел уберечь ее от ошибки, но был не до конца честен. — Сильвио вздохнул. — Много лет назад я сам наткнулся на свидетельства существования астрариума. Занимаясь научной работой в Лувре, я обнаружил наос — маленькое каменное святилище, относящееся к тринадцатой династии и найденное в Иераконполе. Камень был покрыт иероглифами, которые до меня никому не удавалось почитать. Оказалось, что это молитва Исиде — просьба благословить небесный ящик, который следовало передать Нектанебу Второму. Ящик мог предсказывать судьбу, двигать горы, и иероглифы сообщали, что он назвал дату смерти самого фараона. Нам неизвестно, какова была его реакция. Попытался ли Нектанеб уничтожить ящик? Воспользовался ли предсказанием к собственной выгоде? Думаю, что устройство, которым занималась Изабелла, и есть тот самый ящик, о котором говорилось на камне.
Неожиданно для самого себя я не сдержался и шумно вздохнул. Еще одно свидетельство могущества астрариума.
— Вполне возможно. — Всеми силами скрывая чувства и стараясь не раскрываться перед итальянцем, я хотел, чтобы он продолжал говорить. — Изабелла тоже занималась астрариумом. Только не понимаю, почему она относила его к эпохе Птолемеев, хотя на самом деле он намного старше.
— Она просто могла так сказать. Но поверьте: чутье ее не обманывало — она понимала, каков на самом деле возраст астрариума. Примерно в это время у нее начались кошмары.
Я вспомнил слова Сесилии о том, что Изабелла участвовала в каких-то странных опытах Джованни.
— Вы знаете, что ей снилось?
— Знаю. И должен вам сказать, что возненавидел ее деда — человека, с которым не был знаком. Темная была история.
Я откинулся в кресле, потрясенный тем, что в очередной раз приходилось убеждаться: Изабелла доверялась другим, а не мне, и другие знали о ней гораздо больше, чем я.
Профессор Сильвио вздохнул.
— Я сделал ее своим научным ассистентом, а затем соблазнил. Сначала действовал расчетливо, но затем, к своему ужасу, влюбился. Не сомневайтесь, в этом уже не было никакого расчета.
— Вы присвоили ее работу и опубликовали как собственную? — Мне вовсе не хотелось слушать об их любовных отношениях. Исповедь итальянца была посягательством на прошлое, которое Изабелла хотела сохранить от меня в секрете. И я, несмотря на собственные чувства, намеревался уважать ее желание. Но Сильвио гнул свое:
— Я даже собирался уйти от жены.
Поняв, что мне не отвертеться и придется слушать, я налил себе виски. Итальянец рассказывал о юной, задиристой Изабелле, которая являлась мне мимолетом и которую я, конечно, не знал.
— Она олицетворяла все, что меня раньше вдохновляло. Была даровита, дисциплинированна, и ее не ограничивали профессиональные правила и нелепые ограничения научной среды, сильно повредившие моему таланту. Когда я находился рядом с ней, то забывал о гнетущих меня многие годы принципах.
— Так вы стащили ее работу? — повторил я свой вопрос, желая, чтобы он хотя бы подтвердил, что совершил предательство.
— Она была молодой женщиной и иностранкой. Я никак не мог себе представить, что научное сообщество воспримет ее серьезно. По крайней мере так я оправдывался перед собой. Я не присваивал ее работу целиком. Пользовался фрагментарно — то здесь, то там. Она меня так и не простила.
— Поэтому вы пришли ко мне каяться? Исповедь умирающего?
— Нет, хочу увидеть его своими глазами. Убедиться, что он существует.
— Что увидеть? — Я прикинулся, что не понимаю его слов, потому что в мои планы совершенно не входило показывать ему астрариум.
— Мистер Уарнок, давайте не будем притворяться, — мягко улыбнулся Сильвио. — Два дня назад мне позвонили из Британского музея. Мы долго спорили, но в конце концов я заявил господину Уоллингтону, что ничего не знаю и ничем не могу помочь в его поисках. На следующий день я обнаружил слежку за своей машиной. У мистера Уоллингтона есть не очень приятные сообщники. Несколько лет он работал на принца Маджеда — довольно скверную личность, человека, склонного к насилию и, к несчастью, страстного коллекционера древностей, которые, как считается, имеют оккультные свойства. Позвольте мне сказать прямо: не в меру честолюбивый Маджед верит в силу устройства, о котором мы говорим, и не остановится ни перед чем, чтобы им завладеть. Я подозреваю, что астрариум у вас. Если так, ваше предположение оправданно: вы приобрели опасных и влиятельных врагов. Позвольте мне вам помочь.
По-прежнему не желая ни в чем признаваться, я все-таки спросил:
— Каким образом?
— Вы знаете, что астрариуму недостает второй половины — средства, которое приведет в действие его пружину. Если я покажу вам ключ, вы убедитесь в искренности моих намерений?
Сильвио полез в карман пиджака и достал завернутый в ткань предмет примерно четырех дюймов в длину. Развернул и показал нечто похожее на вилку с тонкой ручкой, отлитой из металла, похожего на железо. Вещь напомнила мне камертон. С одной стороны на нем было вырезано непонятное существо, с другой — торчали два зубца. Я взял у итальянца предмет и рассмотрел. Существо оказалось соколом с крошечным человеческим лицом — миниатюрной головой фараона.
— Это Ваз, ключ, — объяснил профессор, внимательно наблюдая за выражением моего лица. — Однако фигурка имеет портретное сходство не с Нектанебом Вторым, а с Рамсесом Третьим. Это один из многих фараонов, которые, как предполагается, могли править во время исхода евреев из Египта. На устройстве должны быть две выбитые одна под другой печати: Нектанеба Второго и Рамсеса Третьего.