— Завтра я отсюда выхожу. Врачи заканчивают проверку почек и печени. Все в относительном порядке, учитывая, что два дня я был на том свете.
— Не совсем на том свете. В коме.
— Отплясывал на небесах. Кстати, спасибо за отдельную палату — чувствую себя здесь как важная шишка.
— Это самое малое, что я мог для тебя сделать.
Команда «Карлайл юнайтед» забила гол, и стадион в телевизоре разразился криком. Мы оба повернулись посмотреть на экран. Я с детства помнил эти трибуны: деревянное ограждение, старые рекламные щиты вдоль поля, вскочившие с мест, громко орущие северяне.
— Отец будет в восторге, — пробормотал я.
— Что там в восторге… да он этот свой флаг вывесит. — Между нами проскочила искра тихого, невыразимого удовольствия оттого, что мы в кругу семьи. Затем брат продолжил: — Я благодарен за то, что ты ему не сказал.
Не отворачиваясь от экрана, я взял его за руку, и мы продолжали смотреть футбол.
— Я не хотел себя убивать… — Гарет, вновь повзрослев, отнял руку.
— Знаю.
— Обещаю, больше это не повторится.
— Тоже знаю. — Я встретился с ним взглядом. — Но у тебя появился шанс совершенно порвать с наркотиками. — К моему огорчению, он замкнулся и ощетинился.
— К черту! Я совершил ошибку, вот и все. Никаких проблем. Увидишь, я скоро прославлюсь.
— Только дай слово, что не натворишь глупостей.
Гарет молчал.
Я встал и взял дорожную сумку с аккуратно уложенным астрариумом. Брат поднял на меня глаза.
— Не пропадай надолго. Ладно?
— Не собираюсь. А ты запомни: если понадоблюсь, позвони в представительство компании, и меня легко найдут.
Я наклонился над ним, собираясь обнять, хотя и смущался своего порыва. И в этот момент заметил на прикроватном столике альбом для рисования с начатым карандашным наброском женского лица. Оно показалось мне знакомым. Я поднял альбом и вгляделся в рисунок: Банафрит. Я узнал ее по фотографии в статье Амелии и еще по тени, которую отбрасывал астрариум в тот памятный вечер в Египте. Глубоко посаженные глаза, тяжелые брови, полные губы — ошибки быть не могло.
— Кто это? — спросил я.
— Не знаю. Возникла в сознании, когда я вышел из комы. Зоя настояла, чтобы я ее нарисовал. Эта женщина словно пришла меня навестить. Такое лицо способно довести мужчину до преступления. — Гарет задумчиво посмотрел на свой рисунок. А затем быстро, так что застал меня врасплох, переменил тему и спросил: — Я угадал, как выглядит астрариум?
Я плотнее притворил дверь и снова опустился на стул.
— Послушай, если кто-нибудь объявится и начнет задавать вопросы, ты ничего не знаешь и никогда не работал с Изабеллой. Ясно?
— Ты в опасности?
— Кто-то вломился ко мне в квартиру и все там переломал.
— Она его нашла? Правда?
Я едва заметно кивнул.
— Господи, представляешь, как это здорово?
— Пожалуйста, Гарет, отнесись к моим словам серьезно. Есть люди, и очень опасные, которые хотят им завладеть. Забудь даже наш разговор.
— Уже забыл. Но с какой стати ты возвращаешься в Египет? Разве не ясно, что там еще опаснее, чем здесь?
— Работа, и еще я обещал Изабелле.
Я снова направился к двери, но брат опять меня остановил.
— Постой.
Я обернулся.
— Надеюсь, ты не сделаешь такой глупости и не позволишь себя убить? Обещаешь?
— Обещаю.
До посадки самолета компании «Бритиш эйруэйз» оставался час, а под крылом уже показалось Средиземное море, и я смотрел, как тень лайнера бежала по синим волнам. Затем перевел взгляд на газету «Нью-Йорк таймс» — всю первую страницу занимали новости о смерти Элвиса Пресли. Вспомнилось, как отец передразнивал «Гончую», когда по радио передавали эту песню, — один из немногих на моей памяти случаев, когда я видел, как смеется моя мать.
Многое в этом году произошло такого, отчего у меня возникло ощущение, что подходит к концу целая эпоха. Или просто становился историей наивный оптимизм моего поколения, а ему на смену шел скептицизм и растущее осознание того, что вокруг царит духовный вакуум. Люди моложе меня — ровесники Изабеллы — были лишенными всяких иллюзий бунтарями. Смерть Элвиса от обжорства, избытка удовольствий и ухода в собственный миф показалась мне очередным окончательным разочарованием.
Когда мы стали снижаться над дельтой Нила к Каиру, я понял, что и сам начал меняться. Не хотелось задумываться над истинной причиной, зачем я настроил астрариум на день своего рождения. Это был не просто научный интерес — у меня появилось болезненное желание бросить вызов машине, чтобы узнать, могла ли с ее помощью спастись Изабелла. В Египте я по крайней мере сумею разгадать загадку астрариума, и тогда Изабелла найдет покой. Мне, неверующему, была невыносима мысль, что я опустился до подобных суеверий и готов согласиться с тем, что жена обретается в каком-то чистилище.
Я взглянул на багажную полку над головой — астрариум был надежно спрятан за закрытой дверцей. В секторе вылета я сказал служащему авиакомпании, что везу геологический прибор. Сначала он подозрительно на меня посмотрел, но когда я показал билет первого класса, махнул рукой — проходите. Я оглядел салон: в трех рядах впереди сидел высокий араб с импозантной внешностью и смотрел на меня. Заметив, что я гляжу на него, он тут же отвернулся к кабине. Он бросился мне в глаза, как только мы вылетели из Хитроу. Неужели за мной шпионили на пути в Лондон и продолжают, когда я возвращаюсь в Александрию? Как далеко простираются возможности принца Маджеда и Хью Уоллингтона? Я обводил глазами самолет и мучил себя самыми дурными вариантами развития сценария, когда ощутил внезапный толчок турбулентности — лайнер пошел на посадку. Неожиданно провалился, затем выровнялся. Стюардесса споткнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за спинку моего кресла. Я выглянул в иллюминатор — под нами был Каир: мираж из высотных зданий и песчаника. На небе я не заметил ни облачка.
— Турбулентность при ясном небе? — спросил я у стюардессы. — Я сам летаю, но обычно только на «сессне».
Убедившись, что больше никто не слышит, она наклонилась ко мне.
— Между нами, у нас неполадки с управлением. Забарахлил автопилот. Это началось сразу после взлета. Так что мы садимся по старинке. Но тревожиться не о чем: наш капитан — превосходный пилот, бывший военный летчик. Из лучших.
Я снова посмотрел на багажную полку над головой, и мне почудилось, что я слышу, как вращаются магниты. Не могли ли магнитные свойства астрариума повредить навигационные приборы самолета?
Самолет снова вздрогнул, загорелось табло, требующее пристегнуть ремни, и я приник к иллюминатору. Когда мы пролетали над Гизой, мелькнули три пирамиды. В своем молчаливом единстве они стояли монументальным свидетельством попытки человечества побороть бесповоротность смерти. Через десять минут лайнер плавно зашел на полосу, и колеса с обычным стуком коснулись бетона.