Он назвал свое имя, и отказать ему не смогли.
— Не могу даже представить, каково тебе пришлось, — сказал Генри. — На твоих плечах — ответственность за целую нацию. Бремя войны. А теперь и новая тяжесть: ты похоронил еще одного сына.
Эйб сидел рядом с камином. Старый топор висел над очагом.
— Зачем ты явился, Генри? Чтобы лишний раз напомнить о моих злоключениях? В таком случае смею тебя уверить: я прекрасно о них осведомлен.
— Я пришел выразить старому другу соболезнования и предложить тебе вы…
— Нет! — Эйб захлебнулся криком. — Не желаю слушать! Не позволю тебе снова меня терзать!
— Я пришел не затем, чтобы терзать тебя.
— Тогда зачем, Генри? Ответь, зачем ты пришел? Решил полюбоваться на мои мучения? Поглядеть, как у меня по щекам текут слезы? Вот, смотри! Доволен?
— Авраам…
Эйб встал.
— Генри, всю жизнь я выполняю твои поручения! Всю жизнь! И что? Разве я счастлив от этого? Все, кого я любил, пали жертвами твоих собратьев! Я все тебе отдал. А что взамен?
— Моя вечная преданность, защита от…
— Смерть! — вскричал Эйб. — Ты подарил мне смерть!
Он бросил взгляд на топор над камином.
Все, кого я любил…
— Авраам, не поддавайся отчаянию. Вспомни мать, вспомни, что она шептала тебе перед смертью.
— Не заговаривай мне зубы, Генри! И не надо притворяться, что тебе есть дело до моих страданий! Ты думаешь только о собственном деле! О своей войне! Да что ты знаешь о потерях?
Теперь поднялся и Генри.
— Авраам, я триста лет оплакивал жену и ребенка! Оплакивал жизнь, которую у меня украли, тысячи привязанностей, которые стерло время! Ты понятия не имеешь, на что я пошел, лишь бы защитить тебя! Понятия не имеешь, как я стра…
Вампир взял себя в руки.
— Нет, — сказал он наконец. — Нет, так нельзя. Мы слишком далеко зашли. — Генри взял плащ и шляпу. — Я скорблю о твоей потере. Мое предложение остается в силе. Если решишь, что Уилли лучше оставаться в гробу, — да будет так.
Когда он произнес имя Уилли, у меня помутился рассудок. От бесстрастных слов Генри я впал в ярость, схватил топор со стены и с воплем нанес удар. Я промахнулся всего на дюйм, разрубил часы на каминной полке. Тогда я выпрямился и снова замахнулся, но Генри перепрыгнул прямо через обух. У нас за спиной распахнулась дверь: в кабинет ворвались двое вампиров из «троицы». Увидев нас, они нерешительно замерли, не зная, к кому бросаться на подмогу. Леймон не терзался подобными вопросами. Он влетел в кабинет, немедленно вытащил револьвер и прицелился в Генри, но выстрелить не успел: ему помешал один из вампиров.
Генри стоял в центре комнаты, опустив руки. Я снова бросился на него, вскидывая на бегу топор. Генри и глазом не моргнул. Он перехватил рукоять топора, который я собирался обрушить ему на голову, переломил ее пополам и отбросил на пол. Я кинулся на него с кулаками, но он схватил меня за руки и выкрутил их так, что я упал на колени. Генри, не отпуская, опустился сзади и прижал клыки к моей шее.
«Нет!» — Леймон бросился к нам.
Его удержали вампиры. Я чувствовал, как по моей коже скользят две острейшие бритвы.
«Давай!» — заорал я.
Покой в жизни наступает только с ее концом…
«Давай, ну пожалуйста!»
Он вонзил клыки мне в шею, и я почувствовал, как по коже стекают тонкие струйки крови. Я закрыл глаза и приготовился к свиданию с неизведанным, к новой встрече с моими любимыми мальчиками… Но этому было не суждено сбыться.
Генри отпустил меня.
«Некоторые люди представляют слишком большой интерес, чтобы их убивать, Авраам».
Он встал на ноги, снова взял плащ и шляпу, а потом вышел за дверь, прямо к трем охранникам, сердца у которых бились быстрее моего.
— Генри…
Он обернулся.
— Я доведу войну до конца… Но я не желаю видеть больше ни одного вампира в своей жизни.
Генри слегка поклонился:
— Господин президент…
С этими словами он исчез.
Больше Эйб никогда в жизни его не увидит.
Мы искренне надеемся, мы истово молимся, чтобы война, эта тяжкая беда, поскорее прошла. Но если Богу угодно, чтобы она продолжалась… пока каждая капля крови, выбитая кнутом, не будет отплачена другой каплей, из ран, нанесенных мечом, как было сказано три тысячи лет назад, так и сейчас должно быть сказано: «суды Господни истина, все праведны». [56]
Линкольн, вторая инаугурационная речь
4 марта 1865 г.
Вражеские войска наступали на Вашингтон, и Эйб решил наконец увидеть бой собственными глазами.
Одиннадцатого июля 1864 года, презрев уговоры личной охраны, Линкольн в одиночестве поскакал к форту Стивенс. [57] Генерал Джубал А. Эрли собрал семнадцать тысяч конфедератов и повел их в дерзкое наступление на северные укрепления Вашингтона. Офицеры Союза встретили президента и препроводили его прямо в форт, за толстые каменные стены, где он мог бы наслаждаться безопасностью, расслабиться и пить прохладительные напитки.
Я приехал не затем, чтобы меня баловали, и не затем, чтобы от других слышать о ходе сражения. Я намеревался сам увидеть все ужасы войны, понять, что другие пережили за три долгих года, пока я отсиживался в теплом доме и наслаждался достатком. Офицеры всеми силами пытались отговорить меня, но все же я настоял на своем и через парапет наблюдал, как в соответствии с традициями ребята выстроились и принялись друг друга расстреливать. Я видел, как солдат разрывало [пушечными ядрами] и как они протыкали друг друга штыками.
Должно быть, мятежные стрелки в тот день, приметив Линкольна в цилиндре, сочли это неслыханной удачей. Всего за несколько минут мимо президента просвистели три пули. Каждый раз соратники Авраама в ужасе вздрагивали. Наконец, когда офицеру Союза, стоявшему рядом с ним, пуля попала в голову, Линкольн почувствовал, что кто-то дергает его за полу сюртука.
Первый лейтенант (и будущий судья Верховного суда) Оливер Уэнделл Холмс крикнул ему:
— Слезай, болван!
Эйб не послушался.
Он совершенно лишился страха смерти.
* * *