— Как вы думаете, док, какой у нее размер? Пятьдесят второй?
— Сорок шестой, — ответил тот. — Впрочем, можем спросить у нее.
— Не надо. Вы не представляете, что будет. Когда она узнает, что я согласился на платье, велит прикупить мне еще тонну всякой дребедени. В довершение всего пошлет в аптеку за прокладками и тальком для подмышек. Нет, док, не надо спрашивать, я куплю на глаз.
Отправившись в магазин, он приобрел длинный старушечий сарафан коричневого цвета с красными цветочками, резиновые шлепанцы и самое откровенное нижнее белье, какое только нашлось в отделе. Довольный собой, он принес покупки в больницу и передал за ширму Зашуршала бумага, потом наступило молчание. Самойлов ждал, когда она завизжит, но ничего такого не дождался.
— Я сделал ей укол и наложил лекарство на… укус, — сказал доктор. — Вы должны хорошо за ней ухаживать, Олег Алексеевич. Вот рецепт, купите в аптеке мазь. Когда будете менять повязку, прикладывайте мазь к ране. Ею же можете обрабатывать и царапины.
— И когда она заживет? — с подозрением спросил Самойлов. — Вся? Целиком?
— Давайте договоримся так. Я заеду к вам в коттедж послезавтра вечером, все равно еду мимо. Думаю, к тому времени можно будет сказать что-то определенное.
— Послезавтра?! — потрясение переспросил тот.
— Попоите ее куриным бульоном. И следите за температурой. Кстати, как ее зовут?
Самойлов мрачно посмотрел на доктора и пожал плечами:
— Понятия не имею.
В этот момент Настя как раз появилась из-за ширмы. Самойлов самодовольно усмехнулся. Сарафан оказался слишком длинным, а шлепанцы слишком большими. Жаль, он не видел, как смотрится на ней нижнее белье. Однако, судя по всему, у него еще все впереди — ему придется менять ей повязки. С ума сойти!
— Как тебя зовут? — спросил он, когда они ехали обратно с мазью и засунутой в пакет курицей.
— Анастасия.
Самойлов долго думал, какое бы уничижительное прозвище образовать из Анастасии. Настька? Она сразу поймет, что он специально. Настюха? Слишком ласково. Настена? Это даже нежно. Настасья? Пожалуй, Настасья. Ни рыба, ни мясо.
Когда они приехали, Настя вылезла из машины и, глядя Самойлову в глаза, совершенно серьезно спросила:
— Я буду спать в сарае?
— Можешь занять диван, — процедил тот. — Конечно, если не боишься, что я снова буду тебя — как ты там выразилась? — домогаться.
— Послушай, у меня большие неприятности, — твердо сказала Настя. — Мне пока некуда идти. Ты совершишь благородный поступок, если предоставишь мне кров. Ненадолго.
— Конечно, предоставлю, — сердито ответил тот. — Иначе док настучит на меня в ментовку. Ты ведь этого и добивалась, верно?
Настя ничего не ответила, вошла в дом и спросила:
— Можно я полежу?
Видимо, ей и в самом деле было плохо. «Господи, она превратила меня в какого-то монстра!» — подумал Самойлов неприязненно и принялся мыть посуду.
— Я есть хочу, — неожиданно заявила Настя с дивана.
— Сейчас сварю курицу, — буркнул он.
— Я очень хочу, — пожаловалась та. Она сдерживала целое озеро слез. Это стало понятно даже такому бесчувственному чудовищу, как Самойлов.
— Могу сделать бутерброд, — рявкнул он. — Без масла.
Когда она наелась и заснула, свернувшись калачиком, он взял мобильный телефон и вышел на улицу.
Прежде чем позвонить, ушел далеко за ограду, на луг.
Не потому, что боялся ее разбудить. Просто не хотел, чтобы она слышала, о чем пойдет разговор.
После укола температура стремительно падала, Настя потела, и снился ей сон, похожий на явь. Будто она бегает по нескончаемым коридорам, а за ней охотится Купцов со своей винтовкой. И Люсин муж Петя тоже охотится за ней. В руке у него костыль, а лицо такое неприятное. Был в этом сне Ясюкевич с колючими усами.
И шофер, который снял свой галстук и, соорудив из него петлю, шел на Настю с нехорошей улыбкой. А сыщик Никифоров бился в запертое окно и все что-то говорил ей, кричал. Настя силилась расслышать, что он пытается ей сказать. Она дергала раму изо всех сил.
Дергала, дергала и проснулась.
Самойлов обернулся, потому что она вскрикнула и села в постели. Челка у нее стала дыбом, как растопыренная пятерня.
— Чего случилось? — спросил он, не желая признавать, что все это время беспокоился, как бы она не отдала концы. От заражения крови, например. А может, та такса была бешеная. Еще не хватало, чтобы после всего, что эта ведьма ему сделала, она еще и умерла у него на руках!
— Я вспомнила, что он сказал, — прохрипела мокрая как мышь Настя.
— Кто?
— Никифоров. Он сказал: «Старуха бы даже испугаться толком не смогла, разве она чего понимает в кассетах?»
— Я должен расценивать это как бред укушенной женщины? — вздернул брови Самойлов.
— Понимаете, у меня появилась версия. — Он молча смотрел на нее, ожидая продолжения. — Вы должны отвезти меня в город.
— Мы перешли на «ты», — напомнил Самойлов. Он чувствовал себя полным идиотом, потому что сварил ей курицу и еще приправил бульон петрушкой.
— Может быть, если ты отвезешь меня в город, — поправилась Настя, — все это закончится, и я съеду с твоего дивана.
— Может быть? — недовольно спросил тот. — Из-за может быть я должен тащиться в Москву? Ну уж нет.
Я приехал сюда поработать и буду работать.
— Мне нечем тебе заплатить, — сказала Настя, глядя на него в упор.
Она спала в его боксерской майке с большим круглым вырезом и сейчас, взмокнув, была все равно что голой. Он окинул ее откровенно оценивающим взглядом и насмешливо согласился:
— Да уж. Тебе действительно нечем мне заплатить.
Она видела, что он всячески старается выказать свое отношение к ней. Так мелко для настоящего парня! Он ненавидел ее всего лишь за то, что она прыгнула под его машину.
— Ну, хорошо, — смилостивился Самойлов совершенно неожиданно. — Что мы будем делать в городе?
— Мне надо поговорить с одним человеком.
— Ага. А я вроде как буду шофер. Понятно.
— Я не могу тебе рассказать все. Это очень долго и… небезопасно.
— Док убьет меня, если я потащу тебя в Москву в этих шлепанцах.
— Ерунда, — заявила Настя. — У меня много обуви.
Только сейчас она недоступна. И одежда тоже. И вообще вся моя жизнь.