Однако, как ни обидно, на нас никто не нападал – даже пьющая пиво обкуренная молодежь, оккупировавшая скамейки на всем протяжении набережной Москвы-реки, цепляющаяся к проходящим мимо парочкам, не сказала нам ни слова – широченные плечи Коренева и его рост говорили сами за себя… Пришлось ограничиться одними мечтами – боевой задор, позволивший мне поцеловать его в кино, куда-то улетучился, и я стеснялась не то что поцеловать его в щеку – даже для того, чтобы вцепиться в руку, и то пришлось набираться храбрости! Я не понимала саму себя – с одной стороны, мне хотелось, чтобы он проявил хоть какое-то желание и поцеловал меня сам, а с другой стороны, казалось, что подпускать его к себе еще слишком рано!
А Олег будто чувствовал мое состояние – он был безумно предупредителен и спокоен; прошелся рядом со мной по набережной, лишь чуточку расстроившись, отвез до дома и, даже проводив до подъезда, ни разу не попробовал выйти за пределы допустимого! Чем немножечко разочаровал: уютно свернувшись калачиком под своим одеялом, я поняла, что с удовольствием простила бы ему такое нахальство… Но было уже поздно…
– Значит, говоришь, мясник? – Холеная рука с золотыми часами от Patek Philippe за тридцать две тысячи евро перестала крутить изящную пепельницу от Сваровски и нажала на кнопку селектора.
– Леночка! Созвонись с господином Тимофеевым, сообщи, что выполненный объем работ меня вполне устроил и что приступать к своим обязанностям его внук может завтра с утра. Ясно?
– Да, Михаил Вениаминович! Что-нибудь еще?
– Нет… разве что кофе и пятьдесят грамм коньячку… Эдак минут через десять…
– Доволен объемом? Какой на хер работы? – завопила трубка мобильного телефона, прижатого к уху, но хозяин кабинета остался невозмутим:
– Рот закрой, Грива, и слушай сюда! Я тебя предупреждал, чтобы ты использовал не самых нужных своих бойцов? – Предупреждал! Так какие ко мне вопросы?
– Но, Вениаминыч, я же не знал, что он их посадит на перо?! Да ладно бойцы, но Пику! Он и Пику достал! А он – моя правая рука! Вернее, был правой рукой!!! Люди говорят, что Пика ныкался в кустах метрах в пятнадцати от твоего клиента! Как он его срисовал? Может, кто слил?
– Что ты несешь, придурок! – От холода в голосе Михаила Вениаминовича, казалось, съежилась даже трубка телефона. – Кто, кроме тебя, знал, кого ты отправишь на эту стрелку? А?! Я?!
– Да нет, что ты, Вениаминыч?! Я так, думать пытаюсь!
– Не пытайся, все равно без толку! Бабки ты получил, можешь расслабиться. И еще: это мероприятие в комментариях не нуждается!
– Могила, шеф! Если что, я на связи!
– Пока! – Положив мобильник на стол, господин Кириллов довольно потер руки и усмехнулся: этот мальчик уже начинал ему нравиться!
…Вечер после «экзамена» Дед провел, расслабляясь: дав мне в левую руку упаковку бутылочного пива «Fosters», он запрыгнул мне на плечи и удобно там устроился: по крайней мере, сидел, что-то мурлыкая себе под нос и периодически отхлебывая из бутылки свой любимый напиток. Мне было менее весело: отработка комплекса «Заходящее солнце Ирама» в экстремальных, как выражается Дед, условиях, вообще дело не самое приятное, а тут еще не дай Создатель пиво ему расплескать… В общем, таким вот образом я «развлекался» до половины первого ночи. А все потому, что удар в затылок тому типу с битой, видите ли, «был недостоин звания Мастера», демоны побери и звание, и удар, и этого типа, и его дубину! Ну если, конечно, быть кристально честным перед самим собой, то лезвие вошло не чисто, а с каким-то скрежетом и небольшой задержкой, но ведь и нож у них – дерьмо, и дипломат в руке мешал… Хотя, выскажи я вслух такое мнение, месяца два бы его из рук не выпускал!
Размышляя о своей нелегкой судьбе, я постепенно наращивал темп, нанося воображаемые удары всем шестнадцати каноническим противникам, стараясь почувствовать, о чем размышляет восседающий на мне Учитель, но, как всегда, неудачно: его побуждения, как и восемнадцать лет назад, так и остались для меня тайной за тремя печатями Зла…
Неделя пролетала как один день – каждое утро я просыпалась, сияя как медный грошик от осознания того, что через какие-то пару часов мы наконец увидимся, и приводя себя в порядок перед зеркалом в нашей порядком захламленной ванной, улыбалась своему отражению… Даже ежеутренние истерики матери и пьяные «шуточки» отчима практически меня не задевали. Разве что немного подчеркивали отношение ко мне Олега… И я летела на лекции как на праздник, улыбаясь прохожим по поводу или без… Несколько раз прохожие, наверное, спровоцированные моей улыбкой, даже пытались со мной знакомиться, но мне не было дел ни до кого: где-то там, далеко, навстречу мне ехал ОН! И я боялась опоздать… даже на миг… на половину мига…
…Времени, проводимого с ним, было катастрофически мало: каждый день в пять часов, проводив меня до дома, он прощался и ехал на какую-то дурацкую работу, которая обязательно требовала его присутствия и полного сосредоточения: даже звонить ему он просил либо до шести вечера, либо после двенадцати ночи… Пришлось смириться. На время. Я старалась не ревновать и дождаться момента, когда он будет только моим…
…А в понедельник поздно вечером убили Татьяну… Вадюшка, ее младший брат, позвонил мне как раз в тот момент, когда я, усевшись рядом с телефоном, смотрела на часы, ожидая, когда же пробьет долгожданные двенадцать, чтобы набрать Олега и пожелать ему спокойной ночи. Как минимум в получасовом разговоре…
За пять минут до двенадцати телефон зашелся хохотом, и электронный голос потребовал, чтобы ему сейчас же налили рюмашечку, а то он ни за что не соединит меня с милым. Скачанный Лехой с параллельного курса с какого-то сайта в Интернете и переписанный им на мой новый телефон, этот сигнал сообщал мне, что звонит кто-то очень близкий. Танька или Олег… Вернее, Олег или Танька… Я вспыхнула от радости и завопила «Алло», даже не взглянув на определитель… Это был не Он. Я даже не сразу поняла, кто: все мои мысли были заняты обдумыванием того, что мне хотелось рассказать своему самому благодарному слушателю на свете… И когда до меня дошел смысл Вадюшкиных слов, я чуть не уронила телефон.
– Машка! Таньку убили! Приезжай! Я больше не могу…
Схватив со стола сумку, я выскочила в большую комнату, где прямо на глазах у оторопевшего отчима выдернула из гардероба нижний ящик, отлепила от его задней стенки приклеенный скотчем сверток – когда-то случайно обнаруженную заначку матери – и, на ходу сообщив им, что верну деньги на неделе, вылетела из квартиры. Чуть не забыв снять с вешалки пальто…
Чтобы доехать от меня до Танькиных Мытищ, денег – моих шестисот сорока рублей с мелочью и трехсотрублевой заначки мамы – хватило еле-еле. Водитель – средних лет азербайджанец с офигительно лопоухими ушами и здоровенным носом, то и дело поглядывавший на мое безумное выражение лица, так и не решился высказать пожелание познакомиться, явно видимое в его глазах даже невооруженным взглядом. И слава богу: в таком состоянии я вряд ли ответила бы ему адекватно – у меня дрожали руки и подергивалась жилка на виске. Почти целый час езды на его разбитой «шестерке» я продрожала от холода – окно в моей двери, видимо, не закрывалось в принципе, и прохладный, градусов пяти-семи, ветерок мило задувал мне в вырез домашнего халатика… А пальто, скрученное в какой-то сюрреалистический узел, мирно почивало у меня на коленях… Только у самого подъезда Татьяниного дома джигит, видимо, сжалившись надо мной, посоветовал мне одеться: