– Да прорвусь.
– ...и толстая дверь, обитая железом и отворяемая лишь снаружи.
– Это уже плохо. А как же палач выходит? Может, есть потайной ход?
– А он и не ходит никуда – здесь живет. Только для исполнения приговора наружу выбирается. Тяп голову – и обратно, в свое подземелье.
– Отшельник, значицца.
Домовой шмыгнул носом и со злостью пнул ногой стену.
– Да ты не переживай, – сказал я, положив руку ему на плечо. – Отправляйся домой, я что-нибудь придумаю.
– Но...
– Ты ведь уже освободил меня, частично. Остальное я сам сделаю. Вот немного поразмыслю и придумаю.
– Я останусь здесь, – заявил Прокоп. – Вместе прорываться будем.
– Спасибо, но ты лучше сделай кое-что другое.
– Что?
– Мне нужно, чтобы ты пробрался к царевне и передал ей следующее: пусть не волнуется – со мной будет все хорошо, и еще скажешь ей, что я ее люблю.
– Неужели это так важно? Здесь когти рвать нужно, а ты все про сантименталии. Не до соплей нынче, голова дороже.
– Так ты передашь?
– Передам, – насупился домовой.
– А как там баюн поживает?
– Да я его уже несколько дней не видел, – сообщил Прокоп.
– Наверное, сочиняет очередную балладу: «О гибели героического волхва».
– Фраер волосатый. Как глотку рвать – он первый, а как... Писака!
– Отправляйся, пока палач не вернулся проверить, как я здесь.
– Эх! – Прокоп махнул рукой и нырнул в прорытый им ход.
– До встречи, – бросил я ему вслед.
– До встречи, – донесся приглушенный ответ. Вернувшись к столу, я забрался на него и принялся анализировать сложившуюся ситуацию.
Единственный выход, который приходит мне на ум, – побег во время транспортировки на место казни. Рвануться, перелететь через конвоиров, и рысью к дому. С помощью Троих-из-Тени эта часть побега должна удаться. С учетом неширокого распространения в сказочной Руси луков. Все больше для охоты... Затем ныряю в подвал, и через мгновение я уже совершенно недосягаем для преследователей. С этим все понятно, а вот как быть с Аленушкой? Ладно, об этом подумаю после, в более спокойной обстановке, без давящего на сознание дамоклова меча.
Задумавшись, я не сразу заметил, как воздух передо мной начал сгущаться, наполняя полумрак темницы яркими статическими разрядами. Волосы поднялись дыбом, холодок пробежал по спине. Хлоп! Сгусток искрящихся зигзагов лопнул, и на его месте возник голографический мираж. Лицо Бабы Яги с достопримечательным носом, украшенным волосатой бородавкой, некоторое время внимательно рассматривало меня, затем, придя к определенным выводам, скривилось в улыбке и что-то прошамкало. Поскольку читать по губам я не умею, а бегущей строкой ретрансляцию не сопроводили, то мне осталось только развести руками:
– Ничего не понимаю.
Баба Яга с удвоенным старанием принялась мне что-то втолковывать.
– А звук передавать нельзя?
Яга хлопнула себя по лбу и исчезла из поля зрения.
Некоторое время я любовался ленивым бегом мухи по закопченной стене, затем в эфир прорвались вздохи и охи. Кто-то голосом Бабы Яги матерно выругался в адрес наглых червей, которые умудряются забраться в волшебные яблоки, словно им настоящих мало.
Лицо Яги вернулось на место и обеспокоенно произнесло:
– Раз, два. Как слышно?
– Слышимость нормальная, – сообщил я ей.
– Молодцом держишься, голубь, – сказала Яга. – Новости у меня для тебя хорошие есть.
– Какие?
– Нашла я в чулане баночку заветную...
– Поллитру, что ли?
– Да где ж ее столько наберешь?! Но и того, что есть, хватит с лихвой.
– Для чего?
– Голову тебе приживить да воскресить.
– Как?
– Водицей живою.
– А вдруг она просроченная, выветрилась давно.
– Да не должна бы, – неуверенно возразила Яга. – Нужно попробовать.
– Лучше не нужно. Я расставаться с собственной головой и на миг не желаю.
– А что же делать? Казнь-то царевым указом назначена.
– Убегу.
– Не по-молодецки это как-то.
– Зато голова цела.
Баба Яга довольно усмехнулась, обнажив свой единственный зуб:
– Умен. Ну да я на всякий случай водицу с собой захвачу, вдруг пригодится.
Изображение пошло рябью.
– Вот же неугомонный слизняк, опять чего-то там прогрыз.
– До встречи, – крикнул я до того, как связь окончательно прервалась.
– Удачи-и-и...
Да, благосклонность сей ветреной девицы мне нужна как никогда.
А мне летать охота...
Песенка водяного
Если вы спросите, собирался ли я присутствовать на собственной казни, то ответ будет однозначный: «Нет!!!»
А пришлось...
Припершийся ни свет ни заря палач явился не один, а с тройкой крепких стрельцов, кои и должны были отконвоировать меня до самого помоста, где им надлежало передать меня из рук в руки непосредственному исполнителю приговора.
– Не убежал же! – упредил я негодующий возглас одноглазого, узревшего отсутствие веревок на моих руках.
– Отсюда не улетишь, – оскалился он, хитро щуря глаз.
Какое-то нехорошее предчувствие царапнуло сердце, но тут же испарилось, так и не сформировавшись в определенное беспокойство.
– Раздевайся!
– Ага, щас! Извращенцы.
Один из стрельцов дернулся было урезонить меня при помощи кулака, но второй успел перехватить занесенный кулак.
– Я бы на твоем месте этого не делал, – посоветовал он задиристому.
– Это почему? – насупился тот.
– А если ответит?
– Да я его голыми руками...
– Как Чудо-Юдо? – с иронической ухмылкой поинтересовался мой заступник.
Его оппонент мигом сник, а я расправил плечи – как-никак герой.
– На казнь нужно идти в казенном, – уперся палач, тыча мне в живот свернутой в рулон холщовой рубахой, внешний вид которой и запах навевали мысль о сотне немытых тел, встретивших свой последний миг непосредственно в ней.
– Не буду я этого надевать.
– Ну, нет так нет, – подозрительно легко уступил одноглазый палач. – Не очень-то твои вещи мне и нужны. Но руки нужно связать.