— Да мы не займем много места, — сказала я. — Нам очень срочно надо…
— Мы заплатим, — встряла госпожа финансист.
— Нет, нет, это не поможет. — Человек покачал головой с таким выражением, словно искренне хотел нам помочь, но обстоятельства прижали его сильнее некуда. — Транспортные расходы уже оплачены из казны города, и я не имею ни юридического, ни морального права брать деньги за перевоз частных лиц.
— Уважаемый, — сказал Лотан. — Я не верю, что на столь прочное и вместительное судно всерьез повлияет вес четырех человек с лошадьми. А мы крайне торопимся в Черноозерье по совершенно неотложному делу, и каждый упущенный день буквально смерти подобен.
— А, — человек оживился, — так вы не в Илинеон! Так…
Он вытащил откуда-то из-под доспехов пачку пергаментов и зашуршал ими.
— Отчетность — одна из важнейших задач, стоящих перед полководцем, — назидательно сказал он. — Так, надо подумать, по какой же ведомости… Вы, часом, не рисуете?
— Это зачем? — опешил Лотан.
— Ну, лозунги там, плакаты какие, для поднятия боевого духа. У меня, к примеру, была одна идея: изобразить на парусном полотнище нашего героя Сухожила в виде косца, косящего врагов эдаким размашистым движением…
— Нет, — сказал Лотан. — Боюсь, это нам не совсем подходит.
— Нет так нет, — отозвался человек. — А можете спеть или сплясать перед воинами, опять же для поднятия боевого духа? Девушек можно в национальные костюмы одеть…
— Что? — Лотан начал выходить из себя, потихоньку вытаскивая из ножен меч. Кро на заднем плане сдавленно ржал. — Я те сейчас покажу песни с плясками!
Человек оценил взглядом наполовину вышедший из ножен широкий Лотанов одноручник.
— Отлично! — сказал он, вытаскивая какой-то пергамент из середины пачки и бегло его просматривая. — Оформлю вас как военных консультантов. Вы, я вижу, люди знатные, в военном деле разбираетесь, а девушки…
— Я колдовать могу! Иногда… — вставила я и тут же опомнилась: — Боевая магия высшего уровня, радиус поражения — пять миль от эпицентра. Фаерболы одиночные, очередями, самонаводящиеся. Простые, разрывные, осколочные, фугасные. С запахом меда, мяты и лимона… — Тут Лотан с Нашкой одновременно больно ткнули меня локтями, и я заткнулась.
Человек еще пару секунд смотрел на меня, ожидая продолжения, а затем извлек откуда-то перо и что-то черкнул в пергаменте.
— Ну что ж, размещайтесь. Через полчаса отправимся.
— А нельзя ли, — спросил уже успокоившийся Лотан, — узнать, что же здесь происходит. Чтобы, так сказать, лучше консультировать. Мы все ж не местные…
— Так, история простая. Началось все с того, что как-то во время званого вечера илинеонский правитель нашему голове, Мелнемнону, по пьяни наставил рога. Ну, наставил и наставил, с кем не бывает. Но эта дура, Виленна Прекрасная, решила после этого сбежать в Илинеон. Ну, мы собрались всем городом да и отправились на ту сторону. Накостыляли илинеонцам, чтоб неповадно было, дали по шеям Виленне, чтоб впредь неповадно. И этим бы все и закончилось, да только илинеонцы на следующий год к нам пришли и накостыляли по первое число. Много чего хорошего прихватили, ну и, кстати, Виленну заодно уж. Решили, видимо, что она стала чем-то вроде переходящего знамени. Так с тех пор и повелось — как лето, так либо мы к ним, либо они к нам, кто первый опомнится. И победители обязательно бабу эту бестолковую с собой прихватывают.
— А она правда прекрасная? — поинтересовался Кро.
— Ну, когда-то была ничего на физиономию. Но Прекрасной ее муж бывший прозвал — ему одному доподлинно ведомо, за что. А теперь… Так уж больше двадцати лет прошло, какая бы она ни была, а краше точно не стала. Так вот. Брали мы Илинеон шесть раз, да и они нас не меньше. Но потом дело застопорилось, и вот уж десятый год мы их взять не можем. И Мелнемнон постановил — взять вражий город во что бы то ни стало. А он после лично надает по мордасам илинеонскому правителю и покончит с этой бодягой. Вот мы все силы и бросаем, всего неделя нам осталась.
— Неделя до чего? — не понял Лотан.
— Ну как же. Потом ярмарка большая будет, тут уж не до войны — она торговле всегда помеха. Проторгуемся, а там уж урожай пора будет убирать, а потом мастаханы на нерест пойдут, все в коптильнях будут заняты. А там и осенние торжища на подходе.
— Стоп, стоп, я что-то не понял. Вы что, с Илинеоном воюете и торгуете одновременно?
— Нет, как раз нет, не одновременно! Аккурат успеваем обычно между окотом и летними торжищами. А в другое время — ни-ни! У нас ведь сады и виноградники, кому мы фрукты с вином продавать будем? Нет, возим, конечно, и в другие места, даже в столицу, но это так. А вокруг Илинеона сплошные пастбища да рощи дубовые, они нам и молочко, и рунцо, и сало поставляют превосходное. Вы, когда переправитесь, обязательно сальца копчененького илинеонского попробуйте.
В глубоком молчании садились мы на корабль. Широкая галера действительно даже и не заметила, что на ее борт поднялись четыре человека с конями. Уже на сходнях я обратила внимание на роспись корпуса. Неведомый корабел из неких соображений изобразил на форштевне два больших, выразительных, я бы даже сказала, томных голубых глаза. Бравым воинам этого показалось мало, и они намалевали поперек носа судна страшную зубастую пасть. Учитывая, что пасть была намалевана выше глаз, судно стало похоже на дохлого и выпотрошенного кита, плавающего распоротым брюхом кверху. В целях окончательной деморализации противника по борту судна шла кривая надпись из четырех слов, единственным печатным из которых было слово «вам». Я вздохнула и поспешила по сходням за своими спутниками.
Галера отошла точно по расписанию. Наш знакомец, оказавшийся тысячником, последним поднялся на борт, махнул кому-то на причале, а затем отдал своей тысяче команду «вольно». Я, признаться, ожидала, что закованная в доспехи, пусть по большей части и дрянные, человеческая масса будет по меньшей мере удивлена наличию на борту гражданских пассажиров. Однако свирепые воины смотрели на нас вполне мирно и без особого интереса. Едва была отдана команда «вольно», они расслабились, поснимали шлемы и принялись болтать, спонтанно разбившись на кучки. Я прислушалась (даром, что лисьи уши позволяли) и уловила две генеральные темы бесед: простую и незатейливую— о бабах и куда более интеллектуальную — о ценах на персики, терновую наливку и соленую икру мастахана.
Тысячник подошел к нам, тоже снял шлем и вытер платком вспотевший лоб.
— Ну вот и поплыли, — отметил он очевидный факт, вероятно, чтобы начать разговор. — Я не представился, Итакием меня звать.
Мы тоже представились.
— И откуда ж вы путь держите? — поинтересовался Итакий. — Никак из самой столицы?
— Из нее, родимой, — согласился Лотан, не углубляясь в подробности, и, предотвращая вопросы, глазом не моргнув продолжил: — Вот у нее (кивок в мою сторону) аккурат на праздник третьей луны бабка двоюродная умерла. Умерла, да оставила наследство, сплошь колдовское. Знаменитая колдунья была, самим драконам-властителям не кланялась, а то и не здоровалась. А они ей и перечить не смели. Так вот, преставилась она, земля ей пухом, наследство внучатой племяше-сиротинушке оставила, да зачаровала особыми чарами, что не сможет девка в наследование войти, пока не совершит паломничество к Черному озеру да не отыщет там заветное для всех колдуний да ведьм место.