Между тем Дед корпел и корпел над своими мемуарами. Напряжение в обществе достигло крайней точки.
— Папа, — сказала Таня как-то вечером, с улыбкой забирая у отца очередную пачку листов. — Эти-то все там знаешь как переполошились? Даже Бурбулис написал — помнишь Бурбулиса? «О некоторых неизбежных аспектах исторической эпохи последнего десятилетия, сопряженных с имманентными проблемами политической самоидентификации демократов первой волны в условиях нарастающей социальной энтропии»…
— Не забивай себе голову, дочка, — улыбнулся первый президент. — Пусть себе пишут. Наше с тобой дело — свою душу спасать…
И снова склонился над бумагой. Перо его неутомимо покрывало вот уже пятьсот тридцать четвертый лист одними и теми же словами:
«Простите меня. Простите меня. Простите меня».
Каждый год 31 декабря они ходят в баню.
Никто не знает, откуда взялся этот обычай: то ли насмотрелись Эльдара Рязанова и, как космонавты не взлетают без «Белого солнца пустыни», не могут начать новый политический год без совместного похода в парную. То ли, напротив, по любви к замечательному советскому комедиографу позвали его на один из своих банных дней (власть его уважает, сам Ельцин носом потерся), а он возьми и вставь это в картину. Но, как бы то ни было, со славных брежневских времен у российской политической элиты эта традиция незыблема: в последний день уходящего года арендуются «Сандуны» — все целиком, с блатными подземными этажами, рассчитанными на весь московский криминалитет, — и идет потеха в полном составе: президент, министры, парламент плюс достойнейшие представители отечественного искусства — чтоб не скучать потом за пивком. Олигархов не берут: те так привыкли к своим джакузям, что забыли, как держать веник.
Без очищения новый год не в радость: политика — дело грязное. Патрицианские эти развлечения равняют всех: Немцов нахлестывает Жириновского, Селезнев услужливо мылит спину Путину, Волошин охаживает Касьянова, — короче, любить по-русски по полной программе, с последующим пивом за счет заведения. «Надо чаще встречаться!» — говорят они хором и, блаженно отдыхая, расписывают правила игры на будущий год. Большая политика делается в «Сандунах» и более нигде. Именно здесь в канун 1987 года Ельцин впервые отказался тереть спину Горбачеву. Здесь же в канун 1993 года Хасбулатов сказал президенту, что не надо бы так налегать на пиво, а Руцкой без очереди схватил шайку Ельцина, которую потом весь год почему-то назвал преступной. Именно здесь в 1996 году Коржаков разошедшись так отхлестал Чубайса, что Чубайс ему этого не забыл. Тогда же генерал Лебедь с Анатолием Куликовым безобразно подрались за полотенце, что стоило карьеры обоим. Наконец, именно здесь в последний день девяносто восьмого Лужков отказался полить Ельцину намекнув, что «Сандуны» — территория Москвы а потому он здесь за главного, а не за банщика. «Еще неизвестно, кто кого должен поливать!» — воскликнул хозяин Москвы. И не ошибся: осенью 1999 года его полили так что мало не показалось, и больше в баню не приглашали. Но 31 декабря 1999 года дедушка подложил-таки им свинью и попариться не дал. Президентская администрация уже простыни складывала, управделами привычно прикидывал расход мыла, парламентарии с наслаждением почесывались, предвкушая, как смоют многомесячную грязь, которой щедро закидывали друг друга имитируя парламентскую борьбу… И тут он им выдал. В двенадцать часов дня. За три часа до начала запланированной помойки. Что ты будешь делать: Путина тотчас помчали в Кремль — принимать дела и объяснять старику, что, собственно, произошло. А то прочитать-то он на всю страну прочитал, но вникал, по обыкновению, с задержкой, а мебель и посуда в Кремле недешевая. С Жириновским от зависти сделалось бешенство и неразрывно с ним связанная водобоязнь. Явлинский нервно хохотал и повторял, что комедия затеяна ради третьего срока, о чем он давно предупреждал, вот стенограмма.
Зюганов в прострации водил головою туда-сюда и просил, чтобы все его щипали. Его щипали, но он все равно не верил.
Поэтому ближайшую коллективную помывку отложили от греха подальше до середины апреля, когда уже и итоги выборов объявят официально, и зима кончится, и клейкие зеленые листочки повысунут из почек свои любопытные носы в надежде, что у нас тут что-нибудь изменилось. Все было как обычно — управделами отсчитал мыло, Шандыбин припас кваску, а бывшие комсомольцы-обкомовцы, называющиеся теперь младореформаторами, вынули из запасников хранимые с комсомольских еще времен вязаные шапочки и заветные венички. Советская правящая элита банное дело очень уважала.
А сандуновское начальство, как в другой известной комедии Рязанова, решило новому президенту вмастить и, как в другом известном фильме того же комедиографа, разбавить пиво тем фирменным напитком, без которого, как известно, его потребление превращается в пустую трату денег. Все правительство помнило, что после банных радостей Греф должен лететь в Питер, где он черпает вдохновение для проекта — окончательного развития России в наступающем веке. Но после третьей большая часть парламентариев уже кричала, что надо чаще встречаться и что друзья на родине не у одного Грефа, а потому не махнуть ли им всем туда — попугать губернатора Яковлева, по-фотографироваться на Клодтовых конях, пострелять с крейсера «Аврора»… А после шестой самые трезвые — Селезнев с Волошиным — никак не могли вспомнить, кого везти в Питер, кого нет.
— По-моему, Клебанов собирался, — заплетающимся языком предполагал Селезнев. — У него там родня.
— А я говорю, что Путин! — не соглашался Волошин. — Он давно хотел поговорить с Яковлевым о хоккее, они ужасные болельщики.
— Не о чем ему говорить с Яковлевым, — твердо возражал Селезнев. — А вот Сереге Степашину точно туда надо, у него там встреча с избирателями.
Спорили-спорили, судили-рядили и решили, чтоб не ссориться, посчитать — сколько в Думе и в правительстве питерских. Вышло больше половины, тем более что Путина в соответствии с рангом считали за троих.
— Нда, — прикинул Селезнев. — Я и сам ведь оттедова… помню, газету какую-то редактировал, что ли… или это уже в Москве?
— Крейсер «Аврору» грекам продал, — хихикнул Волошин.
Короче, чтоб никого не обидеть, решили они лететь в Питер всем составом. Зафрахтовали самолет — долго ли спикеру с главой администрации заказать воздушный транспорт? — попихали туда всю правящую элиту, следом влезли сами и дали отмашку на взлет.
Ну а по прилете — тут уж совсем ночь была глухая, они и Пулкова толком не разглядели, — даже трезвые спеклись. Только и успели сказать таксистам: одни — в Думу, другие — в Дом правительства, на набережную, третьи — в резиденцию главы государства.
— А где у нас резиденция-то? — полюбопытствовал один питерский таксист. Надо вам сказать, что тамошние таксисты готовы везти куда угодно, были бы деньги, — в этом смысле запросы у них явно скромнее московских.
— В Смольном! — пошутил Греф, но таксисту один черт: в Смольный так в Смольный.