— Но вы нас признаете? — в упор спросил Коштуница.
— Ну а как же. Обязательно. Со всем почтением.
— А признаете вы, что я лучше Милошевича?
— Да конечно лучше, — уверенно сказал Иванов. — Он предметами швыряется.
— А что я лучше всех? — исподлобья спросил Коштуница.
— Ну нет, — неуверенно сказал Иванов. — Это я не могу. Лучше всех Путин, потом идет Ким Чен Ир. Третьим будете?
Министр не успел договорить, как еще одно пресс-папье просвистело рядом с его интеллигентным лицом, и в следующую секунду он уже бежал по направлению к аэропорту.
— Что тот, понимаешь, что этот, — бурчал он себе под нос. — Выбрали на свою голову. Ни встретить не умеют, ничего.
— Ну что? — спросил его Путин в Москве. — Помирил? Поздравил?
— Да какое, — отмахнулся Иванов. — Чего их поздравлять, невежливые люди. Сказал, что признаем, ну и амба.
— Черт, — искренне огорчился Путин. — Нам бы это так престижу прибавило… Слушай, а больше никто ни где не дерется?
— Сейчас, — пообещал Иванов и побежал смотреть сводку. На Ближнем Востоке Арафат опять теснил евреев в количестве четырех человек. Этих четверых ранили, в ответ на что евреи подстрелили сотню арабов и громко запричитали на весь мир, что они опять самые бедные.
— Арабы евреев мочат, — радостно доложил Иванов.
— Ух ты! Вот везуха! — Путин радостно потер руки. — Немедленно зови, мирить будем!
— Але! — закричал Иванов в трубку. — Арафата позовите! Ясер? Привет, это я, Игорь! Я чего звоню-то: надо бы нам того, мирный процесс наладить! Прошлый раз помнишь, как хорошо посидели? Приезжай! Чего? Пару дивизий? Да что вы все, сговорились, что ли! Ты пойми, милый человек, в другое время мы бы вам все что хотите, с дорогой душой! Но ведь сейчас многополярный мир, все такое… Давай лучше миром, а? Тьфу, черт, трубку бросил. Девушка! Барака дайте! Але, гараж! Шутка! Але, Барак! Я с каким вопросом: давайте мы вас помирим, что ли. Ну сколько можно с этими арабами, они же дикие люди, вы должны быть снисходительны… Вон и ООН осуждает… Ну давайте жить дружно, ей-богу, бон в Белграде телецентр сожгли, а кому от этого хорошо? Что? Клинтон уже мирит? А… ну ладно, ладно… Слушайте, если не помирит, вы мне отзвоните, а? Тогда мы приедем и помирим. Дзюдо покажем, фокусы… покушаем опять же… Телефончик запишите, ладно? — Он продиктовал телефон и разочарованно повесил трубку.
— Ах ты, — с горькой досадой хлопнул себя по колену Путин после очередного доклада министра иностранных дел. — Вот вечно они опережают! Нет бы позвонить, как культурный человек, сказать бы, что вот, мол, еду евреев с арабами мирить, не хочешь ли влиться и все такое… Я вот когда куда-нибудь еду — в Ижевск там или Саратов, — я же всегда его приглашаю! Потому что культура! Нет, это не партнерские отношения. Слушай, Иванов, а может, еще кто-нибудь дерется?
— В Центральной Африке, — с готовностью отозвался министр иностранных дел. Племя яки напало на пламя юки, всех женщин забрало и половину кокосов выпило, а остальным пооткусывали кончики.
— Какое зверство! — воскликнул чувствительный Путин.
— Да нет, кокосам…
— Все равно нехорошо! Давай помирим! Лети!
— Они меня сожрут, Владим Владимыч! Можно я по телефону попробую? — взмолился Иванов.
— Ладно, попробуй, — разрешил Путин. Другого министра со знанием языков у него не было, кроме Касьянова, который все время был занят тем, что просил в долг и отсрочивал отдачу.
— Але! — закричал в трубку воодушевленный Иванов. — Племя яки прошу! Вождя, пожалуйста… Здравствуйте, Москва беспокоит. Что значит — где? Ну это… как бы вам объяснить… чуть левее заката, да. На севере диком. Я чего звоню-то: вы бы помирились с этими, с юками-то. Нехорошо кокосы отбирать. Женщин — ладно, от них одно беспокойство. Но кокосы-то зачем? Это же райское наслаждение! Чего? И вам пару дивизий? Ах вы, чернопо… я хотел сказать, развивающиеся страны! Вы из Калашникова стрелять научитесь, а потом просите атомное оружие! Совершенно стало невозможно организовать переговорный процесс! — Слушай, — в раздумье проговорил Путин, выслушав доклад министра иностранных дел о ситуации в Центральной Африке. — Может, нам Гора с Бушем помирить? — Сомнительно, — сказал Иванов. — Что ж они, вдвоем править будут? — А чего! — воодушевился Путин. — Коллегиальное руководство! — Не пройдет, — покачал головой Иванов. — По конституции нельзя. — Ну так думай! — заорал президент. — Думай! У Клинтона рейтинг вдвое вырос после того, как он Арафата с Бараком лбами столкнул и целоваться заставил! Их, конечно, вырвало потом, но все равно это огромный успех!
В отчаянии Иванов выглянул в окно и вдруг увидел под стенами Кремля двух школьников, пришедших на экскурсию в Грановитую палату. Отколовшись от класса, они яростно лупили друг друга мешками со сменкой.
— Эврика! — радостно закричал Иванов. — Эй, охрана! Этих двоих — живо ко мне!
— Через пять минут перепуганные дети, утирая слезы и сопли, стояли перед Путиным.
— Тебя как звать? — строго спросил он того, что по шустрее.
— Вася…
— А тебя?
— Петя…
— Чего не поделили?
— А он у меня конфету отнял! «Виспу»!
— Ну так и сказал бы ему по-человечески, — вступил знаток этикета Иванов. — Отдай, мол, конфету. Не твоя.
— Да-а! — взвился Петя. — А он у меня еще вчера тамагочу вытащил, с цыпленком! Вытащил и дразнился!
— Ну, — улыбнулся Путин, — это разрешимо. Эй, охрана! Тамагочу сюда какую-нибудь и «Виспу», живо! Киоск есть на Моховой.
Еще через пять минут спорные предметы были принесены и вручены участникам конфликта.
— Ну? — спросили Путин с Ивановым. — Не будете больше ссориться?
— Не будем, дяденьки! — радостно ответили дети. — А двух дивизий у вас случайно нет?
— Ка… каких дивизий? — испуганно спросил Иванов.
— Американских, резиновых! Иванов вздохнул с облегчением.
— Мало вам конфеты и тамагочи за государственный счет? А ну пошли на экскурсию со всем классом, ать-два! Учитель небось беспокоится!
— Спасибо, дяденьки! — еще раз поблагодарили дети и с радостным визгом, мгновенно забыв ссору, ссыпались на улицу.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Путин. — Вот тебе и престиж. Все-таки слово сверхдержавы много весит. Не хухры-мухры!
Дела троянцев были плохи. Никто уже не останавливал Кассандру, носившуюся по стогнам с криком «Ясно вижу Трою павшей в прах». Ахейцы стояли под самыми стенами и улюлюкали.
Парису все это надоело. Он терпел-терпел и воззвал:
— Да что же это такое делается! Афродита, ваше превосходительство! Слети сюда, ременнообутая, зря, что ли, я тебя яблоками кормил!