— Давно. Года полтора назад.
— М-да. Ладно, подумаем. Только позвоните, как закончите.
Пройтись — это было куда как кстати. В офисе я бы весь извелся. Закинув на плечо рабочую сумку с инструментом и софтом, я зашагал к метро. А мысли трусливо ускользали в сторону от обдумывания того, что свалилось на меня.
Интересно, думал я, а может ли добрый человек быть хорошим начальником? По всем правилам получается, что нет. Нормальному работяге его доброта по барабану, он свою работу и так хорошо делает, ему достаточно справедливости. А вот сачок этим вовсю пользоваться будет: ой, да у меня жена болеет, да у меня желудок больной, да окажите помощь, да отпустите пораньше… Да даже если и не сачок, а в самом деле у него так? Добрый начальник будет ему сочувствовать, помогать, отпускать — а делу от этого какая польза? Тут и нормальный работяга возмутится: чего ради я должен и за себя, и за того парня пахать? За те же деньги? Ибо премиальные ушли на помощь тому самому парню. Уйдет, и кто ему что скажет? Он не Армия спасения, в конце концов. И получится, что начальник и хороших людей растерял, и дело развалил. Из-за того, что добрый. Но вот у шефа как-то все же получается и дело держать, и человеком оставаться. Нет, все же хорошо, что я не ушел сдуру.
Заказ был ерундовым — на час работы. А хозяин, пожилой журналист Марк Иосифович, щедрым. Сверх оплаты сотню подкинул и попросил телефон оставить, чтобы напрямую обращаться, если что. Побольше бы таких клиентов, тогда бы мы и на геночек всяких плевали с высокой колокольни.
Напротив дома Марка Иосифовича возвышалась глыба входа в зоопарк. Людей у входа было совсем немного — середина недели, детвора в школе. Больше всего было бабушек с внуками, да молодых парочек студенческого возраста. Мы с Ленкой в свое время так же сбегали сюда с лекций. Только зоопарк тогда был еще старый, неухоженный, Ленка всегда в нем зверей жалела. А я ведь так и не побывал в нем после реконструкции. Светку Ленка водила, мне все некогда было. А может, зайти?
Ближайшее будущее рисовалось свинцовым грозовым фронтом без конца и края, и я перед ним — как легкий спортивный самолетик: ни подняться, ни облететь — класс у меня не тот, мощи не хватит. И на запасной аэродром не уйти — нету его просто. Остается стиснув зубы переть вперед, да молиться, чтоб кривая вывезла. Но пока гроза еще не начала швырять самолетик, как беспомощную бабочку, у пилота есть еще пара свободных минут, чтобы напоследок глубоко вздохнуть, на солнышко глянуть, сигаретой затянуться, да вспомнить что-нибудь доброе — потом времени на это не будет.
И я направился к зоопарку. Чтобы хоть ненадолго отдохнуть от напастей, чугунной плитой свалившихся мне на шею.
Зоопарк жил своей жизнью — добрый и безмятежный параллельный мир посреди безумного мегаполиса. Здесь даже не слыхать было уличного шума. Хотя, скорее всего, я его просто не замечал, бездумно поглощенный созерцанием существ, которым не было никакого дела до нашей суеты. Я неторопливо брел между клеток и вольеров и с давно забытым веселым удивлением узнавал в обитателях зоопарка нечто до боли знакомое…
Глядя на карамельно-розовых фламинго — грациозных, нескладно-изящных, с дивными горбатыми клювами, я почему-то сразу подумал о французах. Неторопливо-мудрый с ласковыми шоколадными глазами красавец жираф Самсон Ленинградов в прошлой жизни был, наверное, нашим профессором прикладной математики Азаровым — доктором наук и мастером спорта по альпинизму, грозой наших зачеток и сердец первокурсниц.
Бурый сип хищно втягивал голову в сутулые плечи и с тоскливой злобой поглядывал на меня поверх могучего белого клюва — ни дать, ни взять бандит Горбатый из говорухинского «Места встречи…»
Невольно я задержался у клетки длиннохвостой совы-сипухи. На первый взгляд, ничего в ней не было особенного. Но чем больше я смотрел на нее, тем больше она мне нравилась. Опрятная, чистенькая, скромно сидящая в уголке — вылитая симпатичная застенчивая монашка. Прелесть, а не птица. Эх, а ведь сколько славных девчонок остаются без своего женского счастья только из-за того, что нам, дуракам, в первую очередь яркие перышки в глаза бросаются. Приглядеться повнимательнее — ведь такая красота откроется! А нам все некогда… Но куда это моя прелесть смотрит? Куда-то вниз. Что она там увидела?
Из-под перевернутой алюминиевой плошки на полу совятника неторопливо выбрался хомяк. Серый, размером с крупную мышь. Потянулся, зевнул, повертел щекастой головой и принялся озадаченно чесаться задней лапкой. Ребята, где это я? Куда это я попал? Все такое вокруг незнакомое… И от внезапной жалости к этому малышу-нескладехе я аж прикусил кулак. Эх, парень, вот ты попал… Ну точно как я. Еще минута-другая, и все. И не потому, что ты дурак — ты такой, каким тебя природа создала, и в своей клетке или норке ты был вполне адекватен. Жил себе спокойно, чесался, щеки пшеном набивал, никого не трогал и был доволен жизнью. Но вот просто сложилось так, что угораздило тебя родиться в том месте, где вашего брата для корма выращивают. И ни в чем ты не виноват, просто так вышло…
Сова, между тем, неторопливо и бесшумно спорхнула вниз, с интересом глядя на хомяка: как это я его ночью не заметила во время кормежки? Ну ничего, легкий полдник — вещь очень даже приятная… Хомяк испуганно замер, потом неловко засеменил в угол клетки. Сова перепорхнула за ним следом.
И вот ведь что самое жуткое — не было в ее поведении ничего такого кровожадного, злобного. Только стремление к порядку. Что это такое? Мясо себя так вести не должно. Оно должно спокойно лежать и ждать, пока его съедят. Чего это ты разбегался, глупый? Сиди спокойно, так лучше будет.
Вот точно так же, наверное, старательный, благочестивый и туповатый инквизитор старался поскорее отправить на костер еретика, искренне заботясь о спасении его души и недоумевая, почему этот идиот не понимает своего счастья.
— Бабуль, смотри! — прилип к ограждению пухлощекий карапуз в вязаной шапке с помпоном. — Сова мышку поймать хочет!
— Ох, Димочка, — забеспокоилась подошедшая бабушка, — пойдем отсюда, ничего тут интересного. Вон — кенгуру прыгают, пойдем…
— Не пойду! — вцепился в трубу ограждения пацаненок. — Она его съест! Бабуль, скажи ей!
— Пускай съест! — живо встряла девчушка с кукольным личиком. — Я ни разу не видела! — И вот ведь, свинюшка маленькая, во все глаза смотрит, аж рот разинула.
— Ты что, дура! — мальчишка готов был уже зареветь. — Он же живой!
— И пускай! — ликовала маленькая эсэсовка. — Давай, совушка, хватай его!
Никогда не думал, что смогу возненавидеть ребенка. Черт. Отдохнул, называется. Сваливать отсюда, сваливать… Я встал, чтобы уйти, не оглядываясь, но никак не мог оторвать взгляд от клетки, где совершалось аккуратное, опрятное, неумолимое убийство. Сова деловито загнала хомяка в угол возле сетки, растопырила очень красивые полосатые перья. Вот и все…
И тут хомяк вдруг повел себя совсем не по-хомячьи. Рывком вскочил на задние лапы, выставил передние, оскалил зубы (хотя какие у него там зубы — название одно). И скакнул на сову, пытаясь тяпнуть ее прямо в клюв! Сипуха оторопела. Ничего себе заявочки! Совсем закуска обнаглела. Хомяк скакнул еще раз. Сова села на хвост. Но быстро пришла в себя — нет, не пропали охотничьи инстинкты, просто притупились немного от сытой жизни. В следующий момент она цапнула когтистой лапой то место, где мгновение назад был хомяк — гм, утратила немного навык. Ну ничего, сейчас, сейчас…