Трибун Габиний оказался точен в своих прогнозах, что, безусловно, делало честь его дозорным. К полудню пыль, поднятая древингской конницей, заклубилась на горизонте. Однако магистр Иовий уже успел выстроить на пути у варваров свои легионы. Тридцатитысячная фаланга при двенадцати тысячах клибонариев могла внушить уважение любому, даже самому безумному полководцу. Тем более что день выдался не по-осеннему солнечный, и ощетинившуюся копьями римскую стену было видно издалека.
Но, похоже, на древингов армия сиятельного Иовия не произвела должного впечатления. Клубы пыли вперемешку с клубами черного дыма стремительно приближались к изумленным римлянам.
— Откуда дым? — обернулся к Габинию магистр Иовий.
— Видимо, они подожгли возы с сеном, — предположил трибун.
— Зачем?
— Чтобы расстроить наши ряды, — высказал свое мнение комит Себастиан.
Теперь уже и сам Иовий увидел сквозь клубы дыма коней, несущихся во весь опор прямо на фалангу. Отводить людей в сторону было уже поздно. Кони, запряженные в горящие телеги, на полном скаку врезались в ряды легионеров и надорвали их во многих местах. Иовий со страхом ждал атаки древингов в конном строю на растерявшихся пехотинцев и уже подозвал к себе трубача, чтобы подать сигнал сиятельному Сару и его клибонариям, дабы они ударили варварам навстречу, но в последний момент изменил решение. Рекс Аталав медлил с атакой. Трибуны уже успели привести в чувство испуганных легионеров, римская фаланга на глазах принимала свой прежний несокрушимый вид, а варваров все не было. И до Иовия вдруг дошло, что они не появятся вовсе. Хитроумный Аталав пожертвовал обозом и припасами, чтобы ввести римлян в заблуждение. Конница древингов не пошла к реке, она двинулась навстречу легионам Никандра, дабы разгромить их раньше, чем они успеют соединиться с армией Иовия.
— Он обманул нас! — воскликнул Себастиан. — Будь он проклят.
— Ты поведешь легионы к Вероне, — резко обернулся к комиту Иовий. — А я с клибонариями сиятельного Сара попытаюсь помочь константинопольцам.
Это был совершенно безумный бросок навстречу неизвестности. Иовий отдавал себе в этом отчет, но не мог поступить иначе. Клибонарии едва не загнали коней в безумной скачке по римской дороге, но, увы, их старания оказались напрасными. Жуткое зрелище вдруг открылось глазам потрясенного магистра пехоты во всей своей вызывающей откровенности. Поле возле небольшого римского селения, названия которого Иовий так никогда и не узнал, устилали тела легионеров. Цвет армии божественного Аркадия, отборные римские легионеры, были повержены в прах древингами безумного рекса Аталава. Такого разгрома римская армия не знала уже давно. Пятнадцать тысяч легионеров, застигнутые на марше, не сумели дать отпор конным варварам. Где в это время находились клибонарии комита Никандра и куда они исчезли потом, Иовий так и не понял. А спросить оказалось не у кого. Перепуганные жители сельца лишь разводили руками да шептали побелевшими губами:
— Черная буря.
Рекс Аталав обогнул пехоту комита Себастиана по большой дуге и ударил в тыл римским легионерам ночью, когда те остановились на привал. Бойня продолжалась до рассвета. Но с первыми лучами солнца древинги покинули римский лагерь и, никем не преследуемые, перешли по широкому мосту через реку Пад. Комиту Себастиану ничего другого не оставалось, как посыпать голову пеплом да хоронить убитых. Почти треть его легионеров полегла в этой страшной по своим последствиям бойне, а остальные были деморализованы настолько, что преследовать с ними уходящих к Риму древингов было бы чистым безумием.
Божественный Гонорий до такой степени поразился глупости своих военачальников, потерпевших поражением там, где это было практически невозможно, что просто потерял дар речи. Бессильное шипение, вырывавшееся из его горла, потрясло чиновников свиты куда больше, чем привычная ругань. Положение спас престарелый комит Перразий, поднесший императору кубок с вином. Осушив кубок, Гонорий рухнул в кресло без сил и осоловело уставился на взявшего слово магистра финансов Феона.
— Сиятельный Аттал прислал в Ровену своего человека. В Риме продовольствие на исходе. Точнее, его вообще нет. Отмечены случаи людоедства. Взбунтовавшаяся чернь напала на дом епископа Иннокентия и заставила почтенного старца под угрозой смерти принести жертвы этрусским богам, наславшим на город своих демонов.
— Человеческие жертвы? — заинтересовался приходящий в себя Гонорий.
— Пока нет. Но сиятельный Аттал утверждает, что кровь и без того льется по городу рекой. Вагилы не в силах совладать с безумцами, и префект вынужден снять со стен легионеров и бросить их на подавление бунта. Уже разграблено более десятка христианских храмов. В них устанавливают языческие алтари, дабы умилостивить старых богов, отвернувшихся от римлян. Аттал молит тебя о помощи, божественный Гонорий.
— И что, по-вашему, я должен сделать? — нахмурился император.
— Начать переговоры с готами, — осторожно посоветовал Феон. — В данной ситуации я не вижу иного выхода. Нужно предложить рексу Валии отступные в несколько миллионов денариев. И назначить его дуксом Галлии.
— Этот человек уже был дуксом, — недовольно буркнул император. — Он и его готы получали жалованье, но тем не менее они взбунтовались.
— После смерти сиятельного Стилихона ты, божественный Гонорий, лишил своим указом высокородного Валию всех званий и должностей и прекратил выплаты готам из имперской казны, — напомнил рассеянному владыке комит финансов.
— Но разве не ты, Феон, посоветовал мне это сделать? — вскипел император.
— Увы, — признал магистр. — Мой совет был неудачным. Я умоляю тебя, божественный Гонорий, внять просьбе сиятельного Аттала и спасти Рим.
— Хорошо, Феон, я поручаю переговоры с готами тебе. — Гонорий резко поднялся с кресла. — Ты можешь засыпать варваров золотом. Но ни должностей, ни земли готы от меня не получат. Не хватало еще, чтобы дуксами империи назначались демоны, посланцы языческих богов.
После ухода императора комит финансов бросил укоризненный взгляд на епископа Амвросия. Этот сухой как палка старец очень не вовремя появился в Ровене. И сиятельный Феон нисколько не сомневался, что именно Амвросий настраивает Гонория против готских вождей.
— Ты губишь империю, епископ, — зло прошипел Феон.
— Зато я спасаю веру, комит, — спокойно отозвался Амвросий.
— Но ведь слухи о демонах — это просто выдумка, — рассердился Феон. — Валия и Аталав такие же люди, как и мы с тобой.
— Теперь уже неважно, что думаешь по этому поводу ты, сиятельный Феон, — надменно бросил Амвросий. — Римская чернь считает их посланцами языческих богов, и любой договор с ними в глазах народа будет означать сделку с дьяволом. И если божественный Гонорий дрогнет сердцем и пойдет на поводу у сил Зла, то тогда и простые люди отвернутся от Христа.
Пораскинув умом и посоветовавшись с магистром Иовием и комитом Перразием, сиятельный Феон пришел к выводу, что в словах Амвросия здравого смысла больше, чем это кажется на первый взгляд. За готами Валией и Аталавом стояли жрецы языческих богов, причем не только римских. А это не те люди, которые выпустят жирный кусок, буквально падающий им в рот. Ведь Вечный город почти у них в руках. И хотя на его мостовые еще не ступила нога гота, вера в Христа уже зашаталась. Наверняка римская чернь не по своему почину бросилась разорять христианские храмы и славить прежних богов. За всем этим чувствовалась направляющая сила жрецов, потерявших свои привилегии, но еще не сложивших оружия.