— Есть несчастный ребенок по имени Ромул, жертва честолюбия собственного отца, и очень глупый человек, вообразивший себя императором.
— Этот глупый человек помог нам устранить Олибрия, — напомнил магистру Скрибоний. — Так пусть же поможет убить Ореста!
— Нет, сенатор, — упрямо покачал головой Марк. — Префекта Италии я ему не отдам. Я хочу собственными глазами увидеть агонию сиятельного Ореста, причем в час его торжества.
— Это безумие, магистр! — воскликнул сенатор.
— Наверное, — не стал спорить Марк. — У меня никого не осталось в этом мире, Скрибоний. Нет ни семьи, ни империи, которые я мог бы защищать. Зато есть он, Орест. Последнее, что удерживает меня на этом свете. Я не могу уйти, не расплатившись с долгами.
— Викентия бы не забыть, — задохнулся от ненависти Скрибоний.
— Спасибо, что напомнил, сенатор, — усмехнулся Марк. — Его я поручаю тебе. Ты отправишься в Рим, Скрибоний. Быть может, это будет самым важным делом в твоей жизни. Империю нам уже не спасти, зато мы можем помочь Вечному Городу, дав ему разумного правителя.
— Кого ты имеешь в виду?
— Княжича Сара.
— Но ведь он варвар! — воскликнул потрясенный Скрибоний.
— В данном случае важно, что он человек.
Дидий был потрясен, когда увидел поутру в своей спальне призрака. Если бы дело происходило ночью, то бывший комит финансов, возможно, умер бы от ужаса, но за окном разгорался новый солнечный день, и патрикий решил повременить с уходом из этого мира. Тем более что Скрибоний вел себя вполне по-человечески. Он одним глотком осушил кубок, стоявший на столике поодаль, и по-простому сел в кресло, с наслаждением вытянув ноги.
— Устал я, Дидий, — произнес с тяжким вздохом призрак. — Все-таки годы мои немалые.
Бывший комит тоже не мог похвастаться здоровьем, однако дела его были не настолько плохи, чтобы скучать о загробном мире, а уж тем более стремиться туда попасть.
— И как там? — спросил Дидий.
— Где там? — не понял старого знакомого сенатор.
— Там, откуда ты пришел, — замысловато выразился хозяин.
— По-разному, — усмехнулся Скрибоний. — Одни грезят о власти, другие — о мести.
Дидий вдруг вспомнил перекошенное болью и яростью лицо несчастного сенатора в ту роковую для многих ночь и содрогнулся всем телом.
— Ты виноват, Дидий, — спокойно произнес Скрибоний. — И знаешь это не хуже меня.
— Меня заставили, — попробовал оправдаться бывший комит финансов.
— Кто? — жестко спросил сенатор.
— Сиятельный Орест.
— Не наша забота, — отмахнулся Скрибоний. — Кто еще?
— Епископ Викентий, — тяжко вздохнул Дидий.
— В этот раз ты попал в точку, патрикий. Именно с него мы учиним спрос.
Монсеньор Викентий совсем недавно достиг цели, к которой стремился всю свою жизнь. Волею сиятельного Ореста он стал понтификом Рима, сменив на этом месте ушедшего в мир иной Льва. Замена была далеко не равноценной, это признавали как иерархи церкви, так и патрикии Вечного Города. Монсеньора Льва нельзя было не уважать за его беспорочное служение Христу и Риму, тогда как с его преемником дело обстояло наоборот. Никто не мог припомнить за Викентием дела, которое пусть и с большой натяжкой можно было назвать богоугодным. Зато за ним тянулся такой шлейф слухов и преступлений, что у многих благочестивых христиан волосы вставали дыбом при одном упоминании его имени. В одном только нельзя было отказать Викентию — в умении устраивать свои дела. Его ненавидели и презирали все служители церкви, но именно этот честолюбец занял место человека, которого многие почитали святым. Монсеньора Викентия не смущал шепоток недовольства за спиной, он уверенно принялся наводить порядок не только среди служителей церкви, но и среди паствы, в последнее время отбившейся от рук. Сиятельный Орест доверял Викентию как самому себе. Именно понтифик правил Римом в его отсутствие, а префект Евсорий выполнял при монсеньоре лишь роль ширмы, безропотно подписывая все эдикты, которыми Викентий искоренял ересь, заполонившую огромный город. Последним громким деянием Викентий был снос дворца Туррибия, на что не мог решиться даже Орест. Римская чернь глухо зароптала, но тем и ограничилась, к облечению многих почтенных мужей, среди коих Дидий занимал далеко не последнее место. Увы, бывший комит финансов поторопился с выводами, и доказательством этой ошибки как раз и являлся призрак несчастного Скрибония вдруг возникший в его спальне среди бела дня. Видимо, Викентий своими необдуманными действиями нарушил устоявшееся равновесие, результатом чего и явился новый прорыв нечистой силы из мира того в мир этот. После смерти божественного Олибрия многие вообразили, что Скрибоний не призрак, а просто ловкий мошенник, морочивший голову патрикиям и черни. Однако Дидий был среди тех чиновников империи, которым сиятельный Орест поручил разобраться в сомнительном деле. Увы, сведения, собранные высокой комиссией, повергли в ужас не только легковерного Дидия, но скептически настроенного монсеньора Викентия, который лично допрашивал людей, хоронивших убитых в ту страшную ночь. Почти все они, и рабы, и клибонарии, и оба трибуна очень хорошо запомнили пучеглазого сенатора. Запомнили, как вырывали мертвого ребенка из его рук, как рыли для сенатора яму, как спихнули туда его тело и как засыпали это тело землей. Более того, трибун Сильвестр даже указал высокой комиссии могилу, где был похоронен Скрибоний, однако его тело обнаружить так и не удалось. Зато на дне ямы нашли памятную многим застежку сенатора, которой он скреплял тогу на плече. Тут уж ни у кого, включая монсеньора Викентия, не осталось никаких сомнений в потусторонней природе призрака, переполошившего Рим. И сейчас, глядя на сидящего в двух шагах от него Скрибония, Дидий силился понять, почему призрак во всем подобен человеку. Почему он сопит как человек. Почему он пьет вино, потягивается и зевает. Почему от него пахнет чесноком, словно от простого смертного. Как такое вообще возможно?!
— Я видел твою могилу, сенатор, — с трудом выдавил из себя Дидий. — Я даже держал в руках твою серебряную застежку.
— Да, — кивнул Скрибоний. — Скорее всего, там я ее и обронил. Странно только, что застежку не сняли могильщики, засыпавшие меня землей.
— Значит, тебя все-таки закопали? — с ужасом спросил Дидий.
— А что еще прикажешь делать с мертвецом, — пожал плечами Скрибоний.
Дидию вдруг стало плохо. Да и кто бы на его месте сохранил присутствие духа, находясь на расстоянии вытянутой руки от восставшего из могилы покойника, даже если тот во всем подобен живым.
— А зачем ты копался в моей могиле?
— Это не я, — в испуге замахал руками Дидий. — Что ты! У меня бы духу не хватило, чтобы потревожить покой умершего. Это все Викентий, он никак не мог поверить в твою смерть.
— А в свою смерть он поверит? Как ты думаешь, Дидий?
— Не знаю, — икнул от испуга бывший комит.