— Уж не нас ли ты имеешь в виду? — горько усмехнулся Феофилакт, глядя на комита агентов слезящимися глазами.
Сиятельный Илл стал жертвой собственной ненависти к императрице Верине. Он так увлекся интригами против вдовы божественного Льва, что упустил из виду одно немаловажное обстоятельство: Верина, кроме всего прочего, доводится матерью сиятельной Ариадне. Добившись изгнания тещи императора из Константинополя, магистр Илл едва не пал жертвой наемного убийцы, нанесшего ему удар не где-нибудь, а на конном ристалище, почти на том самом месте, где был убит несчастный Арматий. Сомнений в том, что убийца подослан именно Ариадной, у Илла не было, но обвинить супругу божественного Зинона в покушении на свою жизнь он все-таки не рискнул. Зато у него не осталось практически никаких сомнений в том, что это покушение не будет последним. И дело здесь было не только в Ариадне, но и в комите агентов Анастасии, человеке хитром, коварном и не стесняющемся в средствах. Если бы Илл обратился за помощью к Феофилакту, то евнух многое мог бы рассказать ему о взаимоотношениях своего старого знакомого с императрицей. Но, возможно, у Илла были свои, не менее надежные информаторы. Хитрый исавриец очень быстро сообразил, что, имея врага в лице Ариадны, он недолго задержится на этом свете, а потому решил покинуть Константинополь, дабы не искушать судьбу. Зинон пошел навстречу соплеменнику и назначил его дуксом в Каппадокию. Увы, это было его самой крупной ошибкой. На этом свете не бывает ни вечных друзей, ни вечных врагов. Илл очень быстро сговорился с Вериной, и, действуя рука об руку, они захватили не только Каппадокию, но и Сирию.
— Если бы я имел в виду вас, патрикии, то не сидел бы сейчас за этим столом, — вздохнул Анастасий. — Мы разговаривали бы сейчас в другом месте, и вряд ли этот разговор получился дружеским.
За последние восемь лет Анастасий почти не изменился, и хотя возраст его давно уже перевалил за тридцать, он по-прежнему пленял как красотой лица, так и красноречием не только юных дев, но и много чего повидавших матрон. О его нежных отношениях с императрицей Ариадной знали многие, но пока что никто из чиновников свиты не рискнул донести свои подозрения до ушей Зинона. Впрочем, Феофилакт не исключал, что император догадывался о предосудительной связи своей жены с комитом, но помалкивал, не желая раздувать никому не нужный скандал. Возраст сиятельной Ариадны уже приближался к сорока годам, она стремительно теряла остатки былой красоты, а у Зинона и без нее хватало наложниц, дабы ублажать стареющую плоть.
— Я хочу, чтобы вы встретились с римскими послами, патрикии, — сказал Анастасий. — Мне они много не скажут, а вот с вами могут разоткровенничаться. В конце концов, вы хорошо знаете и того и другого.
— О ком идет речь? — уточнил Пергамий.
— Сиятельный Сар прислал к нам сенаторов Дидия и Скрибония с поручением, сути которого я не знаю. Конечно, Зинон мог бы отправить молчаливых старцев обратно, не явив им своего божественного лика, но боюсь, что подобное пренебрежение может обойтись Византии очень дорого, особенно в нынешней весьма не простой обстановке.
— Скрибоний верный пес Сара, — покачал головой Феофилакт. — А вот с Дидием, пожалуй, можно договориться. Где остановились послы?
— Во дворце покойного комита Андриана, — усмехнулся Анастасий. — Место вам знакомое.
— Извести нас, когда Дидий останется в доме один, — попросил Феофилакт.
— Но вам нужен предлог для визита.
— Предлог у нас есть, — тяжко вздохнул Пергамий. — Я хочу узнать, что стало с моим внуком Ромулом.
— Значит, договорились, — просиял лицом Анастасий. — Я на вас надеюсь, патрикии.
Варварская пята, придавившая Рим, оказалась для высокородного Дидия не слишком обременительной ношей. К такому выводу пришел Феофилакт, увидев воочию своего давнего знакомого. Дидий, ставший сенатором уже при правителе Саре, выглядел свежим, хорошо упитанным и довольным жизнью человеком. Не исключено, конечно, что бывший комит финансов где-то в глубине души скорбел о развалившейся империи, но на его аппетите эта тайная скорбь не отразилась. Византийцев Дидий встретил с распростертыми объятиями и широчайшей улыбкой на лоснившемся от довольства лице. Выставленные на стол яства поражали своим разнообразием и изысканным вкусом. Повара у Дидия всегда были отменными, и одного из них он притащил с собой в Константинополь.
— Что делать, патрикии, — счел нужным объясниться преуспевающий сенатор. — Империя пала, но жизнь продолжается. Впрочем, все еще может поправиться.
— Это в каком смысле? — спросил Феофилакт, присаживаясь.
— Во всех смыслах, — поморщился Дидий, видимо сообразивший, что сболтнул лишнее. — Я ведь тоже думал, что после смерти сиятельного Ореста наступит конец света. Но, к счастью, все обошлось, Вечный Город не рухнул в Тартар, и жизнь в нем потихоньку наладилась.
— Но ведь в Италии всем распоряжаются варвары? — нахмурился Пергамий, обиженный на римлян за сгинувшего внука и убитого зятя.
— Я понимаю твои чувства, комит, — печально вздохнул Дидий. — Тем более что сиятельного Ореста убили на моих глазах. Но ведь убил его не варвар Сар, а римский патрикий Марк. А у последнего были для этого серьезные основания. Вам это хорошо известно, патрикии. Что же до варваров, правящих Римом, то возникает резонный вопрос: а кто правит вами, уважаемые византийцы? Если мне не изменяет память, то божественный Зинон родом не из ромейских патрикиев. И чем же, скажите, наш варвар хуже вашего?
— Божественный Зинон — истинный христианин, — пыхнул гневом Пергамий.
— Я тоже не язычник, — обиделся Дидий. — И никто ни мне, ни моим единоверцам не мешает поклоняться Христу. В Италии не разрушено и не осквернено ни единого храма. В этом смысле правитель Сар куда терпимее Гусирекса, который, как вам известно, преследовал в Африке христиан. Но князь Верен был ведуном Чернобога, а князь Сар приверженец Белобога.
— А какая разница, сенатор, оба они язычники, оба враги Христа? — спросил заинтересованный Феофилакт.
— Нет, — покачал головой Дидий. — Про Гусирекса не скажу, но князь Сар Христу не враг. Он посетил храм, простояв всю службу, и издал эдикт, разрешающий почитать Христа как сына бога и ярмана.
— Но ведь это ересь! — вскричал Пергамий. — Христос не ярман, он Бог и сын Бога.
— Ну, ересь, — поморщился Дидий. — А разве император Валент не был еретиком? А разве император Юлиан не приносил жертвы Юпитеру?
— Когда это было, — махнул рукой Пергамий.
— Так ведь ста лет еще не прошло, — пожал плечами Дидий. — Да что там императоры! Вспомните патриарха Нестория, который пятьдесят лет тому назад был обвинен в ереси и изгнан из Константинополя. Да разве ж он один! Многие иерархи церкви до сих пор колеблются, как былинки на ветру. А чернь и у вас, и у нас как участвовала в языческих мистериях, так и продолжает это делать, несмотря на все указы и запреты.
— Ты мне лучше скажи, сенатор, куда вы внука моего дели? — зло выдохнул Пергамий. — А о вере мы с тобой потом поговорим.