Бедствия, чередой обрушившиеся на Великий Рим, могли бы вывести из себя даже очень уравновешенного человека, чего уж тут говорить об императоре Гонории. Божественный повелитель Рима, переваливший, к слову, тридцатилетний рубеж, похоже, не утратил юношеского задора. Хотя этот задор уже не вязался с его обрюзгшей с годами фигурой и заметными залысинами на голове. Гонорий, в отличие от своих предшественников, был домоседом. Облюбовав еще в юности захолустную Ровену, он почти не выезжал за ее стены. Что, впрочем, никого не удивляло, поскольку едва ли не большую часть своего правления Гонорию пришлось провести в осаде. Варвары хозяйничали в провинциях империи, как в своем собственном доме. Пять лет назад готы рекса Валии взяли Рим, и изгнать их из Вечного Города удалось только чудом. Правда, это чудо сильно попахивало ядом, но об этом в окружении императора вслух предпочитали не говорить.
Однако сам Гонорий скорбел не столько о разграбленном и опозоренном Риме, сколько о своей сестре Галле Плацидии, выданной замуж за варвара Аталава. Вот и сейчас, собрав в большом зале мраморного дворца магистров и видных сенаторов, император завел речь именно о ней, словно у империи не было других забот. Свои досаду и гнев Гонорий обрушил в первую очередь на голову сердечного друга Олимпия, сильно облинявшего за последние годы. Магистр двора вяло оправдывался, бросая время от времени злые взгляды на магистра пехоты Иовия и префекта Италии Константина. Именно эти двое должны были, по мнению Олимпия, грудью встать на его защиту, но почему-то не торопились на помощь оплошавшему другу.
Магистр конницы сиятельный Сар, совсем недавно прибывший из Норика, с интересом разглядывал отделанные мрамором стены дворца и прикидывал в уме, в какую сумму обошлось его строительство казне. Сумма получалось не маленькая, и Сар пожалел о напрасно потраченных деньгах. В Ровене был очень нездоровый климат, а потому долгое пребывание здесь просто не могло не сказаться на здоровье Гонория и его свиты. Сам магистр конницы предпочитал держаться от Ровены подальше, а потому в свои сорок лет выглядел молодцом хоть куда.
Гнев императора потихоньку сходил на нет, Гонорий успокоился уже настолько, что способен был не только кричать и топать ногами, но и внимать речам мудрых советников. Что позволило наконец магистру конницы узнать о новой беде, обрушившейся на Рим. Справедливости ради следует сказать, что напасть не была такой уж новой. Ибо сиятельный Аттал, бывший префект Рима, заявлял свои претензии на императорское достоинство уже во второй раз. Но ни в первом, ни во втором случае этот далеко не глупый, но, видимо, очень невезучий человек к верховной власти рвался не по собственной инициативе. Сначала его использовал рекс Валия, теперь, судя по всему, – рекс Аталав. Вождю готов надоело выслушивать отговорки римских чиновников, не спешивших выполнять взятые на себя обязательства, и он решил напомнить о себе столь неоригинальным способом. Готам нужен был хлеб, поскольку даже цветущая Аквитания не могла прокормить такую массу людей, отвыкших от работы. Причем дело было не только в готах, но и в приставших к ним дезертирах и беглых рабах, вносивших полную сумятицу в устоявшуюся за столетия систему отношений рядовых членов племени как с окружающим миром, так и со своими вождями. Сар слишком долго прожил среди варваров, чтобы не понимать трудностей, выпавших на долю Аталава.
– Аттал прислал мне письмо, – скривил Гонорий в усмешке толстые губы. – Наглец. Он, видите ли, объявил себя императором только с одной целью – спасти нас от напасти.
А напасть между тем была нешуточной. Это вынуждены были признать все чиновники, откликнувшиеся на зов императора. Если Аталаву удастся договориться с князем Вереном, то эти двое способны разодрать в клочья империю, дышащую на ладан.
– Они уже договорились, – зло бросил Гонорий своей свите. – Готы готовятся перейти Пиренеи, пересечь Гибралтар и вторгнуться вместе с вандалами в Африку. Они без труда сомнут дурака Гераклиона, возомнившего себя полубогом, и разорят цветущие провинции.
Император, несмотря на вздорный характер, глупцом не был. И в этот раз он, по мнению Сара, точно оценил ситуацию. Легионам Гераклиона не устоять против объединенных сил готов и вандалов. А потеря африканских провинций обернется большими бедами не только для Рима, но и для Константинополя. Впрочем, в нынешней ситуации ждать поддержки от Византии не приходится. После смерти брата Гонория, божественного Аркадия, императором Востока был провозглашен Феодосий, сын покойного. Сейчас этому мальчишке исполнилось пятнадцать лет, но, если верить слухам, делами в Константинополе заправляет старшая сестра императора-отрока, тоже очень юная особа. Увы, Гонорию, несмотря на все старания, так и не удалось усилить свои позиции на востоке обширной империи. Константинопольцы дружно держались за малолетнего Феодосия, не веря в мудрость его красноречивого дяди. Конечно, повелитель Рима мог бы решить все вопросы силой, но как раз силы у него не было. Легионов Гонория не хватало даже для того, чтобы выбить вандалов из провинций Испании, где те уже почти десять лет чувствовали себя полными хозяевами.
– Надо поссорить готов с вандалами, – предложил Олимпий.
Совет многим показался дельным, но Гонорий бросил на магистра двора злой взгляд. Похоже, не верил, что его давний любимчик способен разрешить столь трудную задачу. Впрочем, Сар, хорошо знавший как Аталава, так и князя Верена, готов был согласиться с императором – Олимпию они не по зубам.
– Я уже принял решение, – гордо вскинул голову Гонорий. – Ты, магистр Иовий, отправишься в Ливию с пятнадцатью легионами. Думаю, этих сил будет достаточно, чтобы наказать Гераклиона. А сиятельного Константина я назначаю префектом Галлии и Испании. Ему предстоит очистить наши западные провинции от варваров и вырвать мою сестру из лап мятежника Аталава. Если тебе, префект, это удастся, я выдам за тебя Галлу Плацидию и сделаю своим соправителем, если нет – пеняй на себя. Я устал от вашей никчемности, патрикии. На вас нельзя положиться в серьезном деле. И мне придется подыскать себе в подручные других людей, более способных и расторопных.
Сар не завидовал Иовию, хотя считал посильной задачу, поставленную перед ним императором. Посильной в отношение мятежника Гераклиона. Но если варвары прорвутся в Африку, положение магистра пехоты и его легионов станет отчаянным, ибо помощи им ждать будет неоткуда. Что же касается Константина, то ему остается только посыпать голову пеплом, облачиться в рубище и молить бога о чуде. Ибо только чудо может спасти новоявленного префекта Галлии и Испании от мучительной казни. Впрочем, винить Гонория в самодурстве было бы несправедливо. Император, загнанный в угол, вправе требовать от своих чиновников не только самоотверженности, но и самопожертвования. Об этом Сар сказал Константину, когда тот пригласил его на ужин в свой достаточно скромный ровенский дом. Константин являлся уроженцем Галисии, одной из провинций той самой Испании, префектом которой ему еще предстояло стать. Всего десять лет назад он, полный сил и надежд, предложил себя Гонорию в зятья и соправители. Более того, объявил себя императором. И, очень может быть, добился бы своего, если бы не встреча, почти случайная, с вандалами Гусирекса. В результате неудачных военных действий Константин лишился испанских легионов и спеси. Зато сохранил жизнь, проявив недюжинную изворотливость. Изворотливость, безусловно, очень ценное качество, но, к сожалению, оно в ходу только среди свитских интриганов, а отнюдь не на поле битвы.