Рутилий жил в своей загородной усадьбе, расположенной в двадцати милях от Рима. Усадьба была обнесена каменной стеной, причем совсем недавно, из чего Литорий заключил, что патрикии не чувствуют себя в безопасности даже в окрестностях Вечного Города. Рутилий, встретивший магистра как дорогого гостя, охотно подтвердил, что времена правления сиятельной Плацидии и божественного Валентиниана никак нельзя назвать благословенными.
– После гибели Бонифация дела в империи идут хуже некуда. В Америке бесчинствуют богоуды. Готы захватили земли в нижнем течении Роны и угрожают Орлеану. Да что там Галлия, если разбойники грабят торговые обозы в двух милях от Рима.
– Божественный Валентиниан произвел на меня очень благоприятное впечатление, – осторожно заметил Литорий.
Рутилий при этих словах едва не подавился куском мяса, побагровев до синевы, но сумел-таки с помощью расторопного раба с достоинством выйти из затруднительного положения.
– Прости, сиятельный Литорий, – прошипел сенатор, обретший наконец утерянное дыхание, – но ты, видимо, плохо осведомлен о наших делах.
– Затем я к тебе и приехал, дорогой Рутилий, чтобы выслушать правду, пусть и горькую, из уст одного из умнейший патрикиев Великого Рима.
– Горше не бывает, – покачал головой сенатор. – Конечно, божественный Валентиниан далеко не дурак, но распутника, подобного ему, Рим еще не видел. Что, впрочем, неудивительно – а кого еще могла воспитать старая ведьма Пульхерия?
– Для своих пятидесяти лет эта женщина выглядит более чем сносно, – заступился за новую знакомую Литорий. – Чего не скажешь о Галле Плацидии. Императрица сильно сдала.
– А с сыном Пульхерии, высокородным комитом Ратмиром, ты уже успел познакомиться, Литорий? – скривил в усмешке толстые губы сенатор.
– Кажется, да, – припомнил магистр. – Светловолосый, голубоглазый молодой человек лет восемнадцати, очень смазливый и, судя по всему, далеко не глупый.
– Дьявол во плоти, – огорошил гостя хозяин чудовищным приговором.
Рутилий всегда был склонен к преувеличениям, но в данном случае он явно хватил лишку. Конечно, ветераном многих битв обидно, что чин комита дан безусому мальчишке, но, учитывая услуги, которые на протяжении многих лет оказывала императрице его матушка Пульхерия, подобное возвышение можно понять.
– Сиятельная Плацидия от него без ума и позволяет мальчишке то, чего никогда никому не позволяла, даже собственному сыну.
– Это пройдет, Рутилий, – утешил сенатора Литорий. – Скорее всего Ратмир последняя страсть стареющей женщины.
– Она сделала его патрикием, наследником состояния Аттала. Ты мне скажи, магистр, какое отношение сын варвара имеет к представителю едва ли не самой знатной и древней римской фамилии? Юнца боится даже магистр двора Валериан, прожженный интриган и проходимец.
– По-твоему, в свите Плацидии нет достойных мужей? – развел руками Литорий.
– Один есть, – порадовал гостя хозяин. – Комит схолы тайных агентов Авит. Если тебе нужно будет на кого-то опереться, то более надежной опоры, чем высокородный Авит, не найти. Плацидия не слишком жалует комита агентов, но отдает должное его уму. Это Авит уговорил императрицу женить сына на дочери императора Феодосия. Брак, безусловно, выгодный Риму, тем более что у правителя Византии нет сыновей. К сожалению, сиятельной Евпраксии достался никудышный муж.
– А что ты скажешь о префекте Пасцентии?
– Дурак, – отрезал Рутилий. – Он уже почти потерял Галлию. Если так будет продолжаться и далее, то от Великого Рима останутся только слезы. Я уже поднимал вопрос в Сенате о прощении и возвращении патрикия Аэция, но эти старые глупцы меня не поддержали. Хорошо хоть ты вернулся, сиятельный Литорий, у божественного Валентиниана появился наконец человек, которому он может доверить остатки своих легионов.
– А какие вести идут из африканских провинций?
– Хуже некуда, – буркнул Рутилий. – Вандалы обосновались там надолго, если не навсегда. Комит Авит настоятельно советует Плацидии помириться с Гусирексом, признать его власть над Карфагеном и заключить с ним договор.
– По-твоему, это совет умного человека, Рутилий?! – возмутился магистр.
– А что нам еще остается, Литорий? – тяжело вздохнул сенатор. – Вандалы бесчинствуют во Внутреннем море, мешая торговле. Они уже разорили несколько городов в Италии, того и гляди приберут к рукам Сицилию и Сардинию, а нам нечего им противопоставить. Идут слухи, что князь Верен собирается направить в Медиолан своего посла, дабы разом разрешить все вопросы.
Разговор с Рутилием Литория и огорчил и разочаровал. Похоже, сенатор, чей возраст приближался к шестидесяти годам, давно растратил свой пыл, и его сил хватало только на пустое брюзжание. Однако и посещение Вечного Города не добавило магистру пехоты оптимизма. Рим переживал не самые лучшие времена. Утрата африканских провинций больно ударила по торговле. Город испытывал недостаток в продовольствии, и бунт черни, по словам префекта Рима Гортензия, был уже не за горами.
– Если тебе не удастся отбросить назад в Аквитанию готов рекса Тудора, магистр, то Рим будет голодать уже в эту зиму. Подвоз продовольствия из Галлии почти прекратился.
Того же мнения придерживался и епископ Лев, к которому набожный Литорий обратился за благословением. Кроме того, епископ был озабочен разгулом язычества, вновь захлестнувшего провинции империи.
– Трудно требовать благочестия от народа, – вздохнул Лев, – когда патрикии и матроны предаются блуду в самых непотребных и оскорбительных для христианской веры формах. Святая матерь Церковь ждет от тебя, магистр Литорий, если не спасения, то хотя бы поддержки. Нельзя допустить, чтобы жрицы языческих идолов продолжали бесчинствовать в империи.
– Ты имеешь в виду матрону Пульхерию? – насторожился Литорий.
– Ее связь с демонами не вызывает сомнений, – холодно бросил Лев.
Епископ Рима был еще молод, ему совсем недавно исполнилось сорок лет, но полноват изрядно. А потому, наверно, его призывы к воздержанию не вызывали доверия у паствы. Тем не менее Лев отличался острым умом и, судя по всему, твердым характером. А главное, готовностью идти до конца.
– Надо очистить Медиолан от скверны, – сказал он на прощание Литорию, – иначе торжествующая ересь захлестнет империю с головой.
А более Литорию и поговорить было не с кем. Великий Рим оскудел достойными мужами, немудрено, что империей правили безусые мальчишки и сластолюбивые матроны. Вернувшись в Медиолан, Литорий прямо заявил об этом комиту схолы императорских агентов. Высокородный Авит, которого магистр помнил еще тридцатилетним нотарием, выслушал его молча. Представительной внешностью комит не отличался, да и жил он скромнее скромного: его дом, стоявший едва ли не на окраине Медиолана, мог бы принадлежать торговцу средней руки. Судя по всему, Авит не был подвержен пороку сребролюбия, весьма распространенному среди высших сановников империи, тащивших все, что плохо лежит.