— Все в порядке, — прошептал я. — Вероника, они живы, посмотри сама, они только немного ранены! Ну посмотри же, я не вру, Вероника!
Вероника моргнула, и что-то сделалось с ее глазами. Словно пленка с них слетела. Они снова стали нормальными. Вероника посмотрела на Акопа, добравшегося до автомата, и на Васю, пытающегося отползти на безопасное от огня расстояние.
— Я лично его убью, — пробормотала она, тяжело дыша. Волосы у нее растрепались и лежали беспорядочно на плечах и на лице. Из небольшой царапины на скуле текла кровь.
— Я тоже, — ответил я тихо, — за Евгения Валерьевича.
— И за Леху, — добавила Вероника.
— Точно. — Мы поднялись одновременно и побежали в сторону горящего дверного проема.
Сразу полыхнуло жаром, от которого хотелось куда-нибудь укрыться, но куда же от него деваться, если надо было во что бы то ни стало идти вперед?!
Я рванулся перед Вероникой и первым проскочил сквозь огонь, чувствуя, как его языки слизывают мои брови, бросаются на кончики волос и цепляются за рубашку. На короткое мгновение я зажмурился, потом вновь открыл глаза, но ничего не увидел.
Вокруг был только дым. И все.
Сзади подбежала Вероника, осторожно тронув меня за плечо. В дыму я почти ее не видел.
Вдобавок становилось трудно дышать.
Мы стали осторожно продвигаться вперед. Шаг за шагом, двигая дулами пистолетов из стороны в сторону, ожидая нападения в любое мгновение…
Зацепился ногой за опрокинутый стол, потом разглядел валяющийся на полу стенд с буквами для проверки зрения.
А потом вдруг я увидел Сома.
Алексей лежал на полу, между опрокинутой тумбочкой и осколками стекла, скрючившись и прижав руки к животу. Глаза его были закрыты, но он все еще дышал. Даже с моего места было видно, как тяжело приподымается и вновь опускается его грудь.
— Алешка, — прошептала Вероника, как-то странно всхлипнув, и быстрыми, широкими шагами подошла к лежащему, склонившись над ним.
— Вот так оно всегда и бывает! — резко раздалось из мутной темноты. Я развернулся на пятках и, несколько секунд вглядываясь в дым, разглядел сидящего в углу человека.
Доктор! Штамм! Да, это был он. Тот самый, которому я доверил Генку много-много дней назад. И который странным образом оказался центром всей этой истории, в которую я попал.
Штамм сидел на табуретке, закинув ногу на ногу, и поигрывал каким-то овальным предметом, перекатывая его из одной ладони в другую:
— Я говорю, что так всегда и бывает — все спланируешь, подсчитаешь, расчертишь, начнешь воплощать планы в жизнь, а потом появляются какие-то чудаки и все портят!
Вероника повернулась в сторону Штамма, поднялась с колен и выставила перед собой пистолет.
Совершенно неожиданно Штамм расхохотался. Громко, раскатисто, хрипло, хватая ртом дым, откинув голову назад.
— И ты думаешь, что что-то изменится? — хохот перешел в глухой кашель. Я тоже почувствовал, что мне становится трудно дышать. Дым сгущался.
— Да я и так уже мертв! Ну и что с того? — Штамм зажал овальный предмет в левой ладони и развел руки в стороны. Даже сквозь дым я различил, что именно торчит у него из живота. Сом все-таки успел выполнить свое обещание. Он выпустил Штамму кишки.
Штамм понял, что мы с Вероникой увидели кусок стекла, распоровший его живот поперек почти на две половины, и вновь скрестил руки на груди:
— Но ведь это ничего не меняет, дорогие мои. Дело свершилось, оно начато, и ничто не в силах его остановить. Это как маленький камешек, скатившийся с горы и вызвавший обвал! Я только макушка всей пирамиды, но есть и другие! Вы думаете, что все это смог спланировать один-единственный человек?
— Ты не человек, — уточнил я.
Штамм как-то странно посмотрел на меня.
— Это о тебе говорил Коля? Ты и есть тот самый, внутри которого заключен древний, могущественный дар?
— Я и есть. Только тебя это касаться не должно. Не для вас этот дар, а для людей!
— Как мы красиво говорим, — улыбнулся Штамм. — Давно ли вы перешли на сторону игроков Зари, чтобы так рассуждать? По мне — так какая разница, на чьей стороне быть? Главное — цель! Главное — стать свободным и независимым.
— Но не таким же варварским способом!
— А как еще можно начать жить спокойно?! — неожиданно выкрикнул Штамм и тотчас зашелся в хриплом кашле.
— Не убивая! Можно было бы просто прекратить войну между игроками. Ведь Создатели не вмешивались, никто не следил за вами! Можно было просто остановиться!
— Невозможно прекратить, — покачал головой Штамм. — Вражда между игроками сидит в нас уже не одно столетие. Просто так ее не подавить. Да и не хочется, если говорить начистоту. Я бы чувствовал себя гораздо спокойнее, зная, что никто не нападет на меня со спины, вспомнив древнюю вражду или свято веря в нерушимость правил Игры.
— Ты прав, — сухо сказала Вероника, — именно поэтому я и убью тебя сейчас!
— Вполне возможно, — согласился Штамм, прокашлявшись с кровью, — но тогда и вам придется умереть вместе со мной. — И он протянул вперед руку с зажатым в ней овальным предметом. — Этой штучки хватит на то, чтобы разнести половину этажа. Стоит мне ее уронить — и вы мертвы вместе со мной, а я еще хочу немного поговорить.
— Зачем ты тянешь время? — спросил я. — Ведь все равно умрешь.
— Жизнь такая штука, что за нее все время хочется цепляться, — усмехнулся сквозь окровавленную бороду Штамм. — Ничего не поделаешь, но я тоже когда-то был человеком. Неплохим врачом. Почти таким же, каким могла бы стать Вероника, если бы не вошла в Игру.
— Но я и не жалею, — сказала Вероника тихо.
— И я не жалею, — ответил Штамм. — Между нами иная пропасть. Я знаю, что нужно для того, чтобы жить спокойно, а вы лишь слепо боретесь против любых изменений, не зная истинных целей!
— Но убивать людей?! — воскликнул я.
— Приходится, — пожал плечами Штамм. Овальный предмет перекатывался в его ладонях все быстрее и быстрее. — Всех приходится убивать. Иначе нельзя! Даже эта больница построена на крови. В Великую Отечественную здесь была огромная, великолепная библиотека, множество разнообразных книг! Таких, за какие сейчас бы отдали очень многое, лишь бы прикоснуться к ним, но когда понадобилось куда-то складывать больных и раненых, партизаны без особой жалости выбросили всех работников на улицу, не дав им ни одежды, ни пищи. И всех их убил голод, мороз и немцы. Так зачем же здесь вообще говорить о гуманности? Вот и мне стоит бросить эту штуковину на пол, как мы все умрем. Вы уже видели действие одной. Но сейчас я не делаю этого. Почему? Да потому что я, мне…
— Тогда нам не о чем больше разговаривать, — неожиданно сказала Вероника.
Что-то в ней оборвалось…. Медленным движением Вероника направила пистолет прямо Штамму в голову