— Сидеть и не двигаться!
Митрофанов от неожиданности едва не поперхнулся вином, но руки все-таки поднял и удивленно глянул на вскочившего на ноги Сухарева:
— А в чем дело, товарищ?
— Я тебе не товарищ, Ванька Каин! Василий Валентинович ждал, что разоблаченный бандит хотя бы вздрогнет или побледнеет, но, видимо, не на того напал. Разоблаченный Митрофанов даже бровью не повел, а так и продолжал сидеть с поднятыми руками, в одной из которых была зажата бутылка вина. Зато ожил майор Сидоров, обнаруживший вдруг в двух шагах от себя затаившуюся контру.
— Так собака Баскервилей, говоришь? — вкрадчиво спросил он. — А с графом Глинским ты случайно не знаком?
— Да кто же его у нас не знает? — удивился Митрофанов. — Более двухсот лет народ пугал, а ныне, правда, затаился. Как, значит, наш кормилец ушел, так и он, видимо, с ним подался.
— Какой еще кормилец?
— Так оракул.
— А ты теперь решил, по случаю утери кормильца, сам заняться разбоем? — усмехнулся в сторону Митрофанова Сухарев.
— Нет, — покачал головой Ванька, — который уже месяц не балую. Скукота страшная. А в последнее время нашему брату и вовсе ходу нет. Конкуренция.
— Какая еще конкуренция? — рассердился Сидоров. — Ты что несешь?
— Руки можно опустить? — попросил Ванька. — Все, что знаю, я и так скажу. Потому как мы завсегда к властям с дорогой душой. Да и с какой стати я их покрывать буду.
— Кого их? — аж побурел от едва сдерживаемой ярости майор.
— А этих, собак Баскервилей.
— Так это они грабят караваны? — насторожился Сухарев.
— А то кто ж еще? — удивился Ванька. — Я об этом вам который час толкую. Неделю они у нас, а уже всю округу за горло взяли. По сравнению с ними граф был смирнехонек. Ну. проскачет с холлами по ночному лесу, пугнет неосторожных путников, и вся недолга. А так, чтобы на большую дорогу лезть, так этого за ним на моей памяти не водилось.
Если судить по простодушному Ванькиному лицу, то он, скорее всего, не врал. Но, будучи человеком с большим опытом следственной работы, Сухарев в простодушных Каинов не верил. И, в общем, оказался прав. После двух затрещин, преподнесенных известному разбойнику от лица доблестных сотрудников НКВД, Ванька все-таки сознался, что вступил в преступную связь с собаками Баскервилей. Но сделал это исключительно под давлением обстоятельств, а также непрекращающихся угроз со стороны беспределыциков.
— Так, — подытожил признательные показания Сидоров, — значит, ты выступаешь в качестве посредника между грабителями и скупщиками.
— Остались кое-какие старые связи, — не стал спорить Ванька. — Но, конечно, масштаб у нас был не тот. Так, все больше по мелочи. А эти трассу оседлали и так ловко орудуют, что товар целыми грузовиками вывозят.
— И сколько этих собак?
— Собаки только две — бульдог и такса. Но есть также кабан, ворон и два попугая.
— Это клички у них такие?
— Скорее обличье, — уточнил Митрофанов. — Я еще говорю: попугаи-то откуда? Сроду они в наших местах не водились. Наверное, залетели из города.
Сухарев окончательно запутался в показаниях Ваньки Каина, зато Сидорову, похоже, все было ясно. У майора аж глаза заблестели от представившейся возможности отличиться. По словам все того же разоткровенничавшегося Ваньки, «собаки Баскервилей» собирались этой ночью на дело. Сидоров решил прихватить их на месте преступления и расстрелять к чертовой матери. Сухарев по привычке заикнулся было о законности, но сотрудник НКВД заявил ему с пролетарской прямотой, что на нечистую силу законы еще не написаны. И вообще, контра есть контра и нечего на нее бумагу тратить.
— Их все-таки шестеро, — попробовал урезонить майора Василий Валентинович. — Давай подождем Друбича и его людей. Полковник знает местность лучше нас, да и людей у него побольше.
Но Сидоров уже вошел в раж, и делиться славой с каким-то там полковником категорически отказался. Возможно, ему в голову ударило вино, но в любом случае в его доводах были свои резоны. В частности, майор упирал на то, что, пока доблестные чекисты будут штаны протирать на стульях, контрики кого-нибудь убьют или искалечат. Этот довод для Сухарева оказался решающим.
— Плевал я на этих ворон и попугаев, — подхватился на ноги Сидоров. — Смотри, какие орлы у меня под началом.
«Орлы» распрямили плечи и подтянули животы, демонстрируя тем самым горячее желание поскорее вступить в бой с врагами народа.
— Поехали! — махнул рукой майор. — Веди нас, Каин.
— Это мы запросто, — сверкнул насмешливыми глазами лесной разбойник. — С такими молодцами Да отступать! Но в случае чего, мужики, я вас предупреждал. Не обессудьте.
По ночному лесу ехали с погашенными фарами. К счастью, Каин видел в темноте как кошка, да и на местности ориентировался на удивление быстро и точно. Сухарева томило предчувствие беды. Ему почему-то подумалось, что майор Сидоров не совсем правильно понял Ваньку. Хотя, с другой стороны, может, это как раз он сам, Сухарев, заблуждается. То, что компьютер, пусть и заброшенный к нам из далекого будущего, способен превращать людей в животных, показалось ему уж слишком смелым предположением.
* * *
Петр Васильевич Хлестов уже практически свыкся со своей новой собачьей жизнью, которая, справедливости ради надо заметить, не была такой уж беспросветно собачьей. До храма Йо им, к сожалению, так и не удалось добраться. Зато криминальная бригада с удобствами расположилась в шикарном дворце, на который случайно наткнулась во время странствий. Дворец, похоже, так же как и замок, контролировался оракулом. Во всяком случае, вино здесь было то же самое. В пище недостатка не было, скатерть-самобранка, управляемая невидимой силой, исправно кормила постояльцев три раза в день. Так и не поменявший своего человечьего обличья Антохин наведался в соседнюю деревню и узнал, что называется она Горелово. Петр Васильевич быстро смекнул, что находится не иначе как во дворце бывшей супруги, и испытал по этому случаю моральное удовлетворение. Однако кабану Кудряшову и ворону Аникееву морального удовлетворения было мало, и они быстро сообразили, как можно извлечь материальную выгоду из совершенно вроде бы патового положения. Через разбитного местного жителя Ваньку Митрофанова была налажена связь с городом. Благо оба криминальных авторитета, и Аникеев, и Кудряшов, имели свои каналы сбыта краденого. И денежки потекли рекой. Конечно, речь пока не шла о миллиардах, но не станешь же бросаться миллионами, которые в буквальном смысле лежат на дороге. Ну, пусть не лежат, пусть передвигаются, но суть дела от этого не меняется. Прибыль она и в Африке прибыль. Не говоря уже о нашей родной деревеньке Горелово. Поначалу, выходя на большую дорогу, Хлестов испытывал страх и даже чувство неловкости. Все-таки наглый и откровенный грабеж не был сферой его деятельности, но, пораскинув умом, Петр Васильевич пришел к выводу, что человек, попавший в беду (не по своей вине, кстати говоря, а исключительно по недосмотру властей, проморгавших появление чудовищной силы непонятного назначения), имеет право на моральные послабления. Что же касается юридических норм и прочей судебной канители, то, как справедливо заметил Клюев, с животных взятки гладки. Мы ведь не Америка какая-нибудь, где судят даже проштрафившихся собак и кошек. У нас таких юридических прецедентов нет. Не может же Петр Васильевич Хлестов отвечать за бесчинства какой-то там таксы. И даже если удастся доказать, что такса и Хлестов это одно и то же лицо (или морда?), то и в этом случае Петр Васильевич может легко уйти от ответственности, заявив, что был в тот момент невменяемым. Ощущение собственной безопасности делало Хлестова предельно наглым при нападении на обозы, тем более сопротивления им во время Большой Охоты никто пока не оказывал. Вид рычащей и галдящей стаи буквально парализовывал несчастных обозников, мечтавших только о том, как бы побыстрее унести ноги. А если кому-то и приходила в голову мысль стрелять в невинных животных, то палили они совершенно напрасно, ибо шустрых призраков не брали ни пуля-дура, ни штык-молодец. Хлестов уже прикинул в уме, что пара-тройка месяцев охоты принесет ему барыш в размере нескольких миллионов долларов.