Петух, кажется, ободрился, и Колючий пошел дальше. Между холмами пасся Иржи Тырпыржацкий. «Хм, вот кто у нас остался совсем без полезных функций, – подумалось ежу. – И, кстати, тоже домашний товарищ-то. Начинаем превращаться из лесного воинства в скотный двор».
Лошак обрадовался тамбовчанину.
– Салют, Колючий! Покатаемся?
– Привет, Иржи. Конечно, покатаемся, только позже. Ты не видел Сэма?
– Нет. Найдешь – приходите. Покатаю обоих.
– Да что ты все «покатаю» да «покатаю»? – в сердцах спросил еж.
– Так это все, что я умею, ясный пан. – Тырпыржацкий тряхнул головой, отгоняя слепня. – Мне с вами весело, травы здесь тоже навалом, но и поработать хочется. Мы, копытные, созданы для дела.
– Да это просто сговор какой-то, – пробормотал тамбовчанин. – Я уверен, Михайло что-нибудь придумает на твой счет. Обязательно.
«Поздравляю, Колючий, ты заделался нянькой», – мысленно усмехнулся еж. Он даже не представлял себе, насколько оказался прав.
Через четверть часа одна из пичуг вывела ежа к стене, под которой спал скунс.
Американец сопел и причмокивал. Вокруг стоял невыносимый запах перегара. Колючий оторопел.
– Сэм! Ты что, напился, что ли?
Скунс не ответил, лишь перевернулся со спины на бок.
– Эй, Парфюмер! Просыпайся, алкаш несчастный! – Еж бросил зажигалку наземь и стал трясти друга.
– Уберите свои ракеты с Кубы! – еле ворочая языком, ляпнул Сэм.
– Давно уже убрали, ты чего?.. А! – Колючий смекнул, что американец бредит во сне, и заорал ему прямо в ухо:
– Подъем! Перл Харбор бомбят!
– А?! Где? – Скунс вскочил, выпучив глаза, и тут же рухнул. – О, моя голова!..
– Чего стонешь, болит?
– Да…
– Где же ты, пьяница, выпивку взял?
– У людей. Ты не сходишь за бутылочкой? – прохрипел Сэм.
– Угу, сейчас все брошу и пойду тебе опохмел добывать, – сказал Колючий.
– Боже, храни Америку, – проблеял Парфюмер, пряча голову под лапы.
Еж критически осмотрел товарища. Жалок был Сэм, весьма жалок. Шерсть потеряла блеск, свисала клочками, глазищи красные, как запрещающие сигналы светофора, нос побледнел, щеки впали.
– Да-с, краше в гроб кладут, как говорят твои любимые люди, – оценил Колючий. – Как же они тебя напоили-то?
– Я сам. Умыкнул из вагончика.
– Герой, блин. Пойдем отсюда, вдруг строители захотят тут пошариться.
Скунс еле-еле встал на дрожащие лапки, сделал шаг, другой и снова повалился на живот.
– Не могу. Мутит, и слабость страшная, – выдохнул он. При этом муха, пролетавшая перед его мордочкой, вдруг резко изменила траекторию полета, бедняжку заболтало в воздухе, она смачно влепилась головой в древний кирпич, отскочила и затихла где-то в траве.
– Силен, – прокомментировал еж. – Лежи тут, я гляну, чем люди заняты.
Тамбовчанин пробежался до края стены.
– Ну, почему я такой везучий? – пробормотал Колчючий себе под нос. – А вот и люди.
Двое рабочих шли к развалинам, неся какие-то инструменты, назначения которых еж не знал.
– Ломать тоже с умом надо, – рассуждал один из строителей. – Сейчас примеримся, а потом жахнем.
– Хех, тебе лишь бы с тротилом поиграться, – противным голоском сказал второй.
– Не выпендривайся! Я знаю, что тебе тоже нравятся хорошие взрывы, – ответил первый.
Колючий решил, что слышал достаточно. Замок собираются взорвать! Надо было срочно предупредить Михайло.
Еж засеменил обратно к скунсу.
– Ходу, Сэм! Сюда идут рабочие. Капец развалинам, разнесут тротилом.
Стонущий Парфюмер не пошел, а практически пополз в глубь развалин. Колючий прихватил зажигалку – ну, нравилась ему эта опасная человеческая вещица! – и стал подталкивать Сэма сзади.
– Ой, не колись! – вскрикнул американец.
– Терпи, казак, атаманом будешь, – пропыхтел тамбовчанин.
Стали различимы голоса людей.
– Черт, черт, черт! – запаниковал еж. – Можешь ты шевелиться быстрее, бухарик заокеанский?
– Нет, – с тупым безразличием признался скунс. – Брось меня, Колючий. Спасайся сам, предупреди всех о взрывах.
– Тоже мне, герой похмельного сопротивления. Мы друзей не бросаем, мог бы это и запомнить. Блин!
Обернувшись, тамбовчанин увидел двух мужиков, с интересом рассматривающих его и Сэма. Рабочие медленно подходили к друзьям, не успевшим спрятаться.
– Тихо, сейчас зверюшек заловим. Ты хватай ежа, а я енота, – сдавленно прошептал один из строителей.
– Почему как ежа, так сразу я? – запротестовал другой.
– Заткнись, спугнешь.
От отчаянья у ежа заработала творческая мысль, да так, что он потом долго собой гордился.
– Можешь выстрелить своей химией? – спросил Колючий у скунса.
– Попробую, – неуверенно вякнул Сэм.
– Дурында, сзади тебя два человека! Они уже тянутся к тебе хищными лапами! – громко сказал тамбовчанин.
Испуг оживил Парфюмера. Он задрал хвост в боевую позицию и, не глядя, шарахнул струей в направлении людей. В этот момент Колючий щелкнул зажигалкой и поднес ее к струе Сэма.
Огненный факел жахнул в любопытных строителей.
– А-а-а!!! – завопили они, еще сильнее пугая скунса.
Сэм пулей пролетел сквозь можжевельник. Еж за ним.
Ловцы-неудачники посмотрели друг на друга, и окрестности огласил новый истошный крик – крик ужаса.
Лица строителей алели. Ни ресниц, ни бровей, ни щетины на этих лицах не было. Челки тоже сгорели. Кожу страшно щипало. Рабочие побежали к лагерю и синхронно засунули головы в бочку с холодной водой.
Сигизмунд ковырял ложкой в тыквенной каше и слушал пана Казимира. Тот вообще не притронулся к ужину.
Начальник стройки то хватался за седоватую голову, то стучал кулаком по столу. Сын пана Гржибовского внимательно следил за эволюциями собеседника и иногда вставлял наводящие вопросы.
– Представляешь, Сигизмунд, они ударились в мистику, как дети малые! – неистовствовал пан Казимир. – У них ничего не клеится из-за волка, енота и прочей живности. Они считают, что на них наслал проклятье какой-то колдун, которому подчиняются звери. Сегодня два олуха, ответственные за взрывные работы, что-то там перемудрили, у них пыхнуло. Без волос остались, ожоги лица получили, а знай сочиняют байку про огнедышащего енота. Даже не огнедышащего, а огнепукающего, не за столом будет сказано. Ты ешь, ешь… Ага. Я не сомневаюсь, кругом саботаж.