Колючий насупился:
– Вона как. Хорошо. Моё дело предложить, а ваше отказаться. Я же не знал, что вы настолько иноземные гости.
– Ты не иметь повод для грусть, господин йож, – церемонно произнёс Петер. – Мой друг поспешил поторопиться. Поезд есть хороший идея. Мы выбираться из ваш варварский страна, а там будет легче!
– Точно, Гуру, не горбь фигуру. Поддержим план Колючего, я не слышал ничего лучшего, – завёлся Ман-Кей. – Люблю поезда. Скажи поезду да! Йес, йес, если нет никакой альтернативы, то одна перспектива!
– Да-да, Эм Си, спасибо, мы поняли твою точку зрения, – раздражённо проговорил Вонючка Сэм. – Железная дорога – хорошая идея, Колючий. Ты реально хороший парень.
– Вот уж спасибочки, – буркнул ёж, снова припомнив, как познакомился со скунсом.
Кенгуру стало стыдно: зря он сразу отверг помощь Колючего, да ещё и насмехался над пробелами в знаниях ежа.
– Слушай, – замялся Гуру, – ты не обижайся, ладно? Ты хороший товарищ, а я…
– Чудило ты моё австралийское! – Колючий буквально расцвёл. – Не бери в голову. Ты тоже типа мировой перец. И потом… Я ж теперь всем говорю, что у меня друг боксёр. Знаешь, как это на задир действует? Так что всё нормально.
Пока ёж водил циркачей к железной дороге, в лесу произошло два важных события.
Первое было вполне предсказуемым. Лесник Прохор и корреспондент Гришечкин снова нарисовались в окрестностях озера. Михайло велел Серёге показаться людям на глаза. Волк появился эффектно, неожиданно выйдя из-за орешника прямо навстречу леснику и журналисту. Остановился метрах в пятнадцати, пригнув голову к земле и глядя на визитёров исподлобья. По серой шерсти несколько раз пробежала волна – Серёга разминал мускулы. Когда Павел полез за фотокамерой, волк скрылся в зарослях.
– Вот, мил-человек, – прошептал Прохор, сжимая своё по обыкновению не заряженное ружьё. – Считай, нам сделали недвусмысленное предупреждение здесь не околачиваться.
– Вроде того, что занято?
– Вроде того, вроде того. Нечасто волк так выходит, как на демонстрацию трудящих. Айда потихоньку другой стороной.
Люди осторожно двинулись прочь от орешника. Лопоухий корреспондент решил не прятать фотоаппарат, пока не поймает какого-нибудь зверя в объектив. «Это же огромная удача – увидеть серого хищника так близко, – думал Павел Гришечкин. – По крайней мере, у Дроздова в передаче говорили именно так».
А смуглый лесник хмурился своим мыслям. Ему решительно не нравилось происходящее. «Живёшь, живёшь, а потом в один прекрасный день будто все с ума съезжают. Сроду лес так себя не вёл», – размышлял Прохор, качая кучерявой головой.
– Слышь-ка, мил-человек, – сказал мужик. – Надо бы нам домой, за патронами.
Корреспондента прошиб холодный пот.
– У нас нет патронов?!
Прохор подарил спутнику щербатую улыбку:
– Не знаю, как у тебя, а у меня точно нету.
– Быстрее домой, – срывающимся голосом вымолвил Гришечкин, стараясь унять дрожь в коленках.
Лесник и журналист удалились, причём Павел очень уж спешил. Таким было первое происшествие.
А о втором важном событии речь пойдёт чуть ниже.
Недаром говорят: мир тесен. Порой судьба переплетает наши дороги столь причудливым образом, что кажется: кто-то сильно похлопотал, выстраивая затейливую цепь совпадений.
Однажды утром из Тамбова выехала машина. Она была из тех, которые в народе называют крутыми тачками. В здоровенном джипе сидели трое бритоголовых ребят бандитского телосложения. Они направлялись на отдых.
У ребят были имена, но они предпочитали пользоваться кличками. Худого звали Жилой, крепенького Костылём, а прозвище главного звучало гордо – Граф.
Случается, клички прилипают к человеку после какого-то события. Многие берут своё начало от фамилий или имён. Попадаются и сложные варианты. Например, в классе, где учился Жила, была девочка, которую все звали Вороной, а фамилия у неё была Воробьёва.
Граф вёл свою родословную от Льва Толстого. Нет, он не был праправнуком писателя, просто когда-то, на уроке литературы, ответил учительнице, что «Каштанку» написал именно Лев Николаевич. С тех пор парня величали исключительно Графом.
Жила по паспорту был Жильцовым. А Костыля родители назвали Костей, то есть Константином. В результате хитрых сокращений острые языки одноклассников отсекли всё лишнее, и миру предстали Жила и Костыль.
В старших классах троица нырнула в мутную пучину криминала, потому что спортивным парням, занимавшимся боксом и не знающим, кто написал «Каштанку», легче заниматься опасными физическими упражнениями, чем какой-либо другой работой.
Жила, Костыль и Граф тянулись к прекрасному. Они посещали концерты, пытались приобщиться к театру и даже один раз сходили в цирк. Очень уж им понравилась фотография на афише – изящная красавица, ступающая по острым саблям. Визит в шапито закончился плачевно. «Спортсмены» не были сведущи в теории сценического ремесла, но копчиком чувствовали фальшь. Цирковое представление разозлило непосредственных тамбовчан. Они напугали директора и четырёх ведущих актёров, с девушкой не познакомились и покинули цирк расстроенными.
Словом, с искусствами у ребят не срослось, зато оставалась магия природы. Тамбовские «гангстеры» давно хотели съездить на рыбалку, пожить в палатке, поплескаться в озере – в общем, отдохнуть от нелёгкого бандитского ремесла. Побросав в машину спальные мешки, палатку, удочки, надувную лодку, еду, пиво и ящик коньяка, парни поехали в тамбовские леса.
Музыка гремела из открытых окон, внедорожник обгонял поток машин дачников по встречной полосе, Жила крутил баранку, а Граф с Костылём предавались пивопитию и сухарикоедению. Более того, «спортсмены» беседовали, перекрикивая музыку.
– …Я тогда тем козлам дал время на подумать и поехал домой, – рассказывал Костыль.
– Надо было конкретно на них наехать, в натуре, а не заниматься благотворительностью, – посоветовал Жила.
Граф на правах босса решил поучить подчинённых уму-разуму:
– Так, пацаны! Никаких «в натуре», «козел» и всяких «конкретно». А то вы уже конкретно достали, как козлы, в натуре!
Костыль и Жила задумались.
– Я же объяснял, – продолжил главный. – Так сейчас никто не говорит. Нынешний базар должен быть нормальным. Типа литературным.
– Как у твоего тёзки? – спросил Костыль.
– Не понял? – Босс сдвинул брови.
– Ну, у графа, у Толстого, – пояснил Костыль.
Жила заржал.
– Удоды, – буркнул Граф, невольно вспомнив тот самый позорный урок литературы.