Более того, главного «спортсмена» отвлёк Серёга. Волку пришлось рыкнуть, чтобы обратить на себя внимание бритоголового. Охотник, не раздумывая, выстрелил. Пуля впилась в ствол сосны, возле которой стоял Серёга. «Повезло!» – пронеслась мысль в зверином мозгу. Волк бросился вправо от ямы-ловушки. Граф с каким-то тупым азартом затопал вслед.
Стоило Костылю и Жиле свалиться в яму, как Ман-Кей, притаившийся на дереве, соскользнул на землю и принялся закидывать дыру ветками. Маскировочный материал был припасён заранее. Вот где пригодились ловкие обезьяньи руки – для изготовления «фальшивого пола» и быстрого латания бреши, которую образовали в нём два упавших атлета.
Костыль заворочался на рыхлом дне ловушки, выясняя, цело ли ружьё. Жила застонал, хватаясь за ушибленные колени.
– Как же мы это… – жалобно всхлипнул он.
– Как, как, – злобно пробормотал Костыль. – Как последние лохи, в натуре.
– Десять долларов, – пропищал Жила.
– Дебил. Кто же, чёрт возьми, тут охотится? Мы или кто?
Костыль встал на ноги, держась за стену ямы. «Метра четыре, – подумал головорез, – не допрыгнуть. Хотя если встать на плечи Жилы…»
– Граф! – позвал Костыль. – Граф! Эй! Мы тут!
Звук словно впитывался землёй, крик выходил глухим и слабым.
Жила присоединился к подельнику:
– Граф! Ау!
Наоравшись, бандиты замолчали, постарались отдышаться.
– Подставляй плечи, – вымолвил наконец Костыль.
– Лучше ты.
Они долго препирались, но в конце концов Жила присел, упершись в стену руками, а Костыль принялся карабкаться. Сперва он поставил ноги на согнутые колени товарища, затем утвердил колени на его плечах, потом попробовал встать ступнёй, но потерял равновесие и завалился набок, увлекая Жилу на дно ямы.
– Вот, блин, могила! – Костыль вцепился в ружьё и тут же хлопнул себя по лбу. – Что же я?! Орал, карабкался…
Он направил ствол вверх и уверенно спустил курок. Звук получился мозгодробительным. Костыль выронил оружие, схватился за уши. Жила тоже был занят ушами. Через некоторое время стрелок поглядел на подельника. Тот что-то активно говорил, но Костыль ничегошеньки не услышал. «Придурок, – прочитал он по губам, – надо было хотя бы поднять пушку-то!»
Много ещё разных слов прочитал провинившийся, пока к нему возвращался слух.
– …с таким кретином, как ты! – донеслось до ушей Костыля, будто из погреба.
«Хотя почему – будто? – спросил себя бандит. – Мы и есть в долбаном погребе!»
– Граф! – снова закричал он. – Графчик! Графинчик!!! Где ты?..
А Граф уже извёл всю обойму. Разумеется, впустую, ведь целиться на бегу в петляющего волка это вам не в ресторанной перестрелке участвовать. Впрочем, одна пуля всё же разорвала серому ухо, но тот даже не взвизгнул. И вот, когда верный ТТ «порадовал» хозяина щелчками вместо резких хлопков, Граф услышал странный приглушённый выстрел.
– Брателлы!
Главарь бросился обратно, попутно обливаясь потом: «Если бы волк знал, что у меня нет патронов, то наверняка захотел бы потолковать поближе. А я, как назло, финку в бардачке оставил!»
– Эй, крокодилы! Вы где? – взывал Граф. – Хватит в прятки играть!
Он кружился меж соснами, постепенно теряя ориентиры. Когда «спортсмен» взял себя в руки, он не мог сказать ни где озеро с машиной и палаткой, ни откуда донёсся последний выстрел подельников.
Костыль и Жила сидели на корточках, орали до хрипов, замолкали, таращась на смутный свет, пробивающийся сквозь наваленные Ман-Кеем ветви елей.
– Зато не тесно, – сказал Жила, видимо, чтобы ободриться.
– Мы с тобой как в кино «Кавказский пленник», – вымолвил Костыль. – Там тоже в яме два братка сидели из белой гвардии.
Жила хмыкнул:
– «В кино», комик, «из белой гвардии»! При Графе не сболтни такой фигни. Это же книжка, её Лев Толстой написал. А герои там Жилин и Костылин.
– Да ты гонишь! – не поверил коренастый «спортсмен».
– Зуб даю, – ответил долговязый.
– А мы, значит, Жила и Костыль…
– Угу.
И тут под ноги новых пленников упал лучик надежды. Ветви зашевелились. Их явно кто-то разбирал. Отверстие в потолке «могилы» становилось больше и больше. Затем в пятне света возникла голова лесника.
– Эй, люди добрые, вы там как?
– Зашибись, – прошептал Костыль.
– Спускайся, узнаешь, – сказал Жила.
– Ну а мы-то с Пашей думали, вы не прочь выбраться, – с доброй усмешкой произнёс Прохор.
– Хотим, хотим! – завопили головорезы.
В этот унизительный момент они вовсе не выглядели бандитами. Это были просто большие дети, потерявшиеся, попавшие в ловушку дети.
Лесник достал из мешка моток верёвки, обвязал ближайшую сосну, скинул конец:
– Выкарабкаетесь. А когда выкарабкаетесь, шуруйте к своей машине и валите-ка домой, в город. Здесь вам не место.
Прохор мотнул головой, мол, пойдём, Паша. Атлеты остались в одиночестве. Жила подёргал верёвку. Крепкая.
– До встречи наверху, – сказал он Костылю и начал восхождение, осыпая подельника пылью и комьями земли.
Спортивная подготовка не подкачала: долговязый выбрался.
Костылю пришлось хуже. Он был очень сильный, но чертовски тяжёлый. Бандит сопел, обильно потел, несколько раз срывался. Он скользил вниз, обжигая ладони и пальцы верёвкой. Потом Костыль додумался снять ружьё с плеча. Подкинул. Жила поймал.
Стало чуть легче. Сделав последнее нечеловеческое усилие, коренастый достиг поверхности. Малиновое от напряжения лицо высунулось, будто из танка. Жила вцепился в одежду подельника, вытянул грузную тушу на усыпанную иголками землю. Костыль перекатился с живота на спину, раскинул руки. Иголки впивались в его тело, но он не замечал. Дышал тяжело, словно престарелый бульдог, пробежавший десятикилометровый кросс.
– Всё, снова пойду в спортзал. Качаться, качаться и ещё раз качаться, – пропыхтел Костыль.
– И пиво бросай пить, – посоветовал Жила. – А то сам как бочка стал.
– Где чёртов Граф?
А Граф, разъярённый и обиженный на судьбу, топтался в километре от коллег. Он долгое время шёл, несколько раз резко меняя направление, пока не остановился, как громом поражённый: «А куда я, собственно, иду?» Во все стороны – сплошные сосны, сосны, сосны. Одинаковые, без особых примет. Главарь банды попробовал вспомнить какие-нибудь приметы для ориентирования на местности. «Кажись, мох должен расти с севера», – всплыло в мозгу Графа. Он осмотрел ближайшее дерево. Никакого моха.