Пришлось воспользоваться службой экспресс-доставки. Корабли, регулярно курсировавшие между колонизованными планетами Содружества, могли доставить любой товар, от пуговиц до морозильной камеры для скотобойни.
Через неделю новенький шнур незаметно пришили на законное место под правым погоном. Младшего Алешкина после короткой лекции «Как распознать врага» перетянули мокрым полотенцем по спине. Маменька целила пониже, но прицельное воспитание затруднительно, когда мелкое и шустрое чадо носится вокруг стола противозенитными зигзагами, уходя от родительской длани.
Спрятавшись под столом, мальчишка грустно размышлял: героические свершения, сопряженные с риском для жизни, удовольствие ниже среднего. Получить по хребту от любимой мамы ни капельки не больно, но крайне унизительно и несправедливо. В два раза выше его ростом, а так ничего и не поняла. Обидно.
Отцу ничего говорить не стали. Так потомок меткого артиллериста получил урок жизни: ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
Алешкин-старший надевал форму редко, исключительно по большим праздникам. Большим в его понимании. Когда подошел очередной Праздник урожая и время надеть форму, отставной подполковник подошел к зеркалу. Собственным отражением он остался доволен на сто процентов. Вояка смахнул невидимые пылинки с обшлага старого мундира и удовлетворенно хмыкнул, разглядывая предмет тайного обожания:
«Сколько лет прошло, а он все как новенький!»
Черный шнур был официальным признанием заслуг. Неофициальное признание — синяя татуировка у основания большого пальца правой руки, размером с мелкую монетку. Тату представляла собой круг с заключенными в него двумя перекрещивающимися стволами орудий. Древняя эмблема пушкарей была отличительным знаком части, в которой служил и сражался отец. Наколоть такой символ имели право не просто прошедшие «крещение огнем», а проявившие исключительное личное мужество. Или спасшие погибавших однополчан.
На робкий вопрос сына: «За какое из двух свершений тебя отметили?» — отец, замявшись, ответил: «Так уж вышло, что за оба сразу. Повезло, значит, тогда, подфартило».
В подробности прошлого отставной подполковник вдаваться не собирался. Если рассказывать все как было, никто в армию служить не пойдет.
В те годы только-только провозглашенное Содружество старалось набрать силу, сгребая в кучу непокорные планеты. Все вместе — сила. Время одиночек закончилось.
…Соседнюю огневую позицию накрыло бинапалмом. Летуны раздолбили своих же, с первого захода.
Одиночный бомбардировочный аэробот вынырнул из облаков, обронил черный контейнер с бинапалмом и, взмыв, вновь потерялся в низких облаках.
Контейнер ударил точно в центр позиции батареи и, вспухнув горбом пламени, расплескался во все стороны. Еще когда он оторвался от мутно-серого брюха бомбардировщика, необыкновенное чутье, профессиональный глазомер и мгновенный, почти бессознательный расчет подсказали командиру обреченной батареи, что от черной смерти, падающей из поднебесья, не уйти. Она рухнет прямо на них.
Офицер сделал единственное, что было возможно сделать в оставшиеся мгновения, — во всю луженую командирскую глотку крикнул: «В укрытие!» — понимая, что артиллеристы не успеют. Последнее, что он отметил в сознании, — легкий хлопок, едва заметный шелестящий звук, мгновенно превратившийся в рев пламени, которое жадно пожирало все вокруг.
Верхний край стены огня на миг завис в воздухе, играя всеми оттенками красного, а потом тяжко рухнул вниз, растекаясь по позиции батареи.
Уцелел только корректировщик соседней батареи. Почти уцелел. Его выносной наблюдательный пункт располагался на небольшой высоте. Аккурат перед двумя батареями.
Огненный язык бинапалма не смог дотянутся дотуда, растеряв по пути свою мощь. До корректировщика долетело лишь несколько огненных брызг. Но и этого хватило за глаза. Алешкин-старший, тогда еще лейтенант второго класса, первый заметил живой факел, вылезший на бруствер окопа. Он долго не раздумывал и помчался на горку с полевым огнетушителем в руке. Зеленые баллоны с красной полосой входили в запасной комплект каждого орудия. Никто на них никогда не рассчитывал всерьез, а тут пригодились.
Корректировщик уже не кричал от боли, лишь слабо трепыхался, пытаясь расстегнуть застежки плавившегося защитного жилета. Краска и защитное покрытие шлема вздулись пузырями и покрылись трещинами черной коросты. Офицер залил белой химической пеной шевелящуюся головешку, отдаленно смахивавшую на человека. Взвалил обгоревшего бойца на закорки и дунул вниз по склону к своим, рискуя свернуть шею.
Опасная спешка была оправданна: на месте соседней батареи полыхал огромный погребальный костер. От огня начали рваться снаряды в укладках контейнеров. Сработал боезапас. От осколков стало темно в воздухе.
Алешкина кольнула мысль:
«Не умер бы от боли!»
Инъектор с антишоком остался в аптечке, закрепленной на тыльной стороне орудийного щитка.
За раненым офицером на удивление быстро прилетел медицинский эвакуатор. Сегодня летчики действовали споро, хотя наносили авиаудары не туда, куда надо, но исключительно точно.
Когда сильно обгоревшего, без единого живого места, корректировщика грузили в авиаэвакуатор, он неожиданно пришел в сознание. Из-под слоя бинтов и дезинфицирующей пены на артиллериста смотрел один глаз, неестественно зеленого цвета. Раненый даже попытался протянуть руку своему спасителю, но сил хватило лишь обозначить движение.
Во взгляде товарища по оружию уже не было ни боли, ни тоски, только пристальное внимание, словно он старался запомнить каждую черточку лица лейтенанта, вытащившего его из огненного ада, разверзшегося на месте наблюдательного пункта. И больше ничего.
Когда горячка боев закончилась, реактивный артдивизион, в котором служил командир огневого взвода Алешкин, отвели в тыл на переформирование.
Необходимо было пополнить сильно поредевшие расчеты, а заодно провести профилактику и ремонт техники. В отличие от людей металл не выдерживал запредельных нагрузок. Практически все орудия требовали замены изношенных и изъязвленных изнутри реактивным топливом стволов.
Пока технари из ремонтного батальона занимались восстановлением материальной части, артиллеристы наслаждались заслуженным отдыхом. Офицеры принимали молодое пополнение, распределяя бойцов по огневым расчетам.
Пользуясь передышкой, Алешкин отпросился у командира реактивного дивизиона в госпиталь, благо тот находился недалеко от их артиллерийского парка.
Сонный дежурный приемного отделения госпиталя долго не мог понять, чего от него хочет лейтенант в пропыленном и пропахшем химической гарью защитном комбинезоне. Когда же до него наконец дошел смысл просьбы, дежурный пощелкал клавиатурой, и на экране вспыхнули данные о доставленных в тот день раненых.
— К нам не поступали корректировщики с такими ожогами, — сообщил он, не отрываясь от экрана. — В тот день сбили два медицинских аэробота, как раз на вашем участке фронта. Твой друг мог быть в одном из них.