Он кивнул в ответ и протянул мне нож.
Нож? Что мог означать этот нож? Он что, хочет, чтобы я кого-нибудь убил? Или мне предлагается совершить самоубийство?
Он схватил меня за правую руку и своим свободным пальцем указал место у себя на спине.
— Почеши здесь — рукояткой! — добавил он с некоторой угрозой.
Я сделал, как он велел, и налегал изо всех сил, натирая через одежду телеса на плече Шрама рукоятью ножа. Он, в свою очередь, издавал звуки, похожие на урчание крупного зверя над убитой добычей.
— Хватит! — крикнул он, когда мой кулак почти онемел до запястья от усиленного почесывания. Он протянул руку. — Верни нож!
Я подал ему нож рукоятью вперед.
— Услуга за услугу. — Его рот скривился, что снова могло сойти за улыбку. — Когда придет твой черед помирать, я тоже окажу тебе любезность, — он передернулся свирепее прежнего, — и убью тебя быстро.
Он ушел, а у меня осталось чувство, что я только что увидел свою смерть.
— Приятный парень, — сказал рядом со мной Ахмед. — Вам надо встречаться и заниматься этим почаще.
Но большая часть дня прошла без происшествий, и мы шли на веслах вниз по реке к морю. Размеренный барабанный бой и взмахи весел подействовали на меня успокаивающе, и вскоре я уже мирно смотрел на берег, как будто в трансе. Я думал о водяной деве, с которой встретился накануне ночью, и о том, почему на этой реке все кажется каким-то похожим на сон.
Старший Синдбад и Джафар тем временем воспользовались возможностью отдохнуть и спали на двух огромных тюках, лежащих на площадке для груза на корме корабля.
Ахмед заметил, что, когда торговец проснется, возможно, благоразумным будет расспросить его о других путешествиях, поскольку они, похоже, наверняка повлияют на наше теперешнее. Я засыпал юнца вопросами насчет его замечания, но, если не считать нескольких завуалированных упоминаний о гигантских птицах, великанах-людоедах, каннибалах, похороненных заживо, и кораблях, кишащих обезьянами, Ахмед заявил, что лучше будет предоставить объяснения его хозяину.
Однако не прошло и пяти минут, как мальчишка издал странный звук, словно поперхнулся чем-то, и вслед за этим заявил:
— Наверное, я все-таки разбужу хозяина.
— Почему? — отозвался я. — Что случилось?
Вместо ответа Ахмед указал вперед, туда, где широкая теперь река текла меж двух холмов. Я не мог разглядеть ничего необычного ни в реке, спокойной и неглубокой, ни в холмах, не считая нескольких чахлых пальм. И тут я понял, что мальчишка указывает не на воду и не на землю, а на крохотную точку в небе.
— Ты можешь что-то увидеть с такого расстояния? — удивленно спросил я.
— У меня хорошее зрение, — ответил он. — У детей всегда так.
Очевидно, я должен был задать следующий вопрос.
— И что же ты видишь?
— Это птица, — ответил он негромко, но с явной обреченностью в голосе. — Очень большая птица. И это не просто птица. Это Рух.
— Рух? — вскричал матрос. Хотя Ахмед говорил тихо, у этих людей, похоже, был исключительно хороший слух.
— О горе нам! — запричитал другой.
— Нам конец! — присоединился третий.
На этот раз, однако, капитан был готов к беспорядкам.
— Всем стоять по местам! — яростно заорал он на команду. — Эта Рух — если это Рух — далеко от дома, возможно, она заблудилась. Мы еще на спокойном участке реки. Даже если корабль почему-либо опрокинется, все мы запросто сможем добраться до берега. — Он махнул рукой на землю меньше чем в ста футах от нас. — Мы не знаем, направляется ли птица в нашу сторону и вообще заметила ли она наш крошечный корабль.
— А в финиках вместо косточек всегда бриллианты, — прокомментировал Ахмед.
Я гадал, как он может быть столь уверенным, что капитан ошибается.
И все же команда, казалось, в какой-то мере поверила словам капитана и вновь принялась более или менее равномерно грести.
Я снова глянул ввысь. Теперь я мог точно сказать, что это птица, летящая к нам по небу, хотя размером она казалась не больше воробья.
— Пожалуй, действительно пора будить хозяина. — Ахмед быстро повернулся и направился к тюку, служившему постелью старшему Синдбаду.
Я снова уставился в небо. Птица была теперь величиной с орла и становилась все больше с каждым взмахом крыльев. Матросы тоже заметили все увеличивающееся крылатое существо, поскольку гребки сначала стали менее дружными, а потом и вовсе прекратились. Птица сделалась размером с лошадь, потом с дюжину лошадей.
— Крау! — выкрикнула птица в тишине поднебесья.
— Ммм? — пробормотал Синдбад где-то позади меня. — Что-нибудь не так?
— Взгляните на небо, — ответил Ахмед.
Если только торговец в самом деле мог видеть небо. С каждым проходящим мгновением в нем, казалось, было все меньше синевы и все больше птицы с гигантскими темно-серыми крыльями и ярко-желтым клювом, способным схватить человека, как воробей червяка.
— Крау! — прокричала птица. — Крау! — И все же, на мой взгляд, в этом звуке слышалось что-то иное.
По суматохе на палубе у меня за спиной я предположил, что Кинжал и Шрам тоже присоединились к нам.
— Рух? — завопил менее отесанный из двоих. — От птицы Рух нет спасения!
— Рух? — повторил Синдбад, подходя ко мне. — Огромная Рух?
— Нет, — ответил Ахмед с удивительной лаконичностью, тоже становясь рядом со мной. — Не просто огромная Рух. Думаю, эта Рух особенно огромная.
— Неужели? — Торговец улыбнулся мне, словно извиняясь. — Наверное, пора рассказать моему тезке еще одну поучительную историю.
— Может, для этого и самое время, — вновь вмешался Ахмед, — но, судя по расстоянию до этой огромной птицы и ее скорости, не думаю, что у всех нас осталось хоть сколько-нибудь времени.
— Крау! — крикнула птица.
Хотя она и была еще в сотнях футов от нас, я поднял глаза и увидел чуть-чуть голубого неба и очень много Рух. И — да, казалось, что гигантская птица смотрит прямо на нас; говоря точнее, эта тварь сосредоточенно уставилась на торговца Синдбада, словно узнала этого человека и желала возобновить их знакомство исключительно жестоким образом и покончить с ним раз и навсегда.
— Боже мой, — заметил мой старший тезка, также на удивление кратко. — Похоже, это не к добру.
— Крау! — вновь прокричала птица. — Крау!
Теперь я понял, что напоминали мне крики Рух.
Это было слово, которое в ходу у людей. И слово это было — «крах».
Как описать птицу столь огромную, как Рух? Можно упомянуть, что перья ее были длиной с троих взрослых мужчин, поставленных друг на друга. Или что в одной ее когтистой лапе мог бы поместиться двухэтажный дом. Или что всякий раз, как она взмахивала своими громадными крыльями, на реке поднимались такие волны, что корабль начинало швырять, как в худший из штормов.