А когда дрожь прекратилась, на прежде ровной земле появилось перед Аладдином отверстие десяти локтей в длину и десяти в ширину. А внутри отверстия, на глубине все тех же десяти локтей, Аладдин увидел большую мраморную плиту. И к той плите прикреплено было медное кольцо, такое большое, что девичьи руки едва могли бы обхватить его.
— Уж верно, — сказал Аладдин в пространство, — это магическое заклинание. — Парень никогда прежде не видел магических заклинаний и теперь, повидав, точно знал, что не хотел бы увидеть это снова.
— Возможно, что и так, — сказал человек, объявивший себя его дядей. Он улыбнулся, подходя к парню, но тот смотрел на него теперь совсем иными глазами, чем прежде. Вот, наверное, почему его отец никогда не упоминал, что у него есть брат, подумал Аладдин, и его мигом пробрал озноб, ибо никому не хочется иметь в родне мага.
— Кстати, — сказал тогда Аладдин, — я вспомнил, что у меня в городе скоро назначена встреча, очень важная. — С этими словами он подобрал полы халата и попытался поспешно направиться в сторону родного города.
— Но мы уже почти дошли до сада, — успокаивающе ответил старик. — Ты же не захочешь уйти теперь, когда мы так близко от него.
— Это была очень приятная и полезная прогулка, — сказал Аладдин так весело, как только мог, — но, если не ошибаюсь, мне кажется, что матушка зовет меня.
— У тебя нет другого пути, — заявил дядя, и с этими словами рука его вылетела из-под одежды настолько стремительно, что юноша даже не успел проследить ее взглядом, и ударила парня по голове с такой силой, что перед глазами у него все поплыло и мир наполнился множеством ослепительных вспышек, какие бывают на поверхности моря на закате, — кроме как открыть вон ту дверь. Разве мать не учила тебя слушаться старших? Мы пришли сюда, чтобы побывать в саду, и ты в нем побываешь.
Аладдин помотал головой, не столько в знак несогласия с дядей, сколько пытаясь прочистить мозги, ибо теперь он понял, что человек этот не просто маг, но маг могущественный, во всяком случае, в том, что касалось его умения работать кулаками.
— Что? — вскричал дядя при виде того, что он ошибочно принял за юношескую дерзость. — Ты и теперь не повинуешься мне?
— Я этого не говорил! — поспешно ответил Аладдин. — Я должен был привести мысли в порядок, чтобы понять, за что мой дядя мог так меня ударить.
Тут его дядя изобразил добрую улыбку и сказал так:
— Это лишь для твоего собственного блага, как и все, что делают старшие.
Слова эти успокоили юношу, ибо именно такие объяснения слышал он всякий раз от старших, и он даже подумал, что теперь смысла в этих словах не больше, чем во всех случаях, когда он слыхал их прежде, и в этой мысли нашел он некое утешение.
— Теперь ты будешь следовать моим указаниям в точности, — сказал далее его дядя, — ибо очень важно, чтобы молодость всегда прислушивалась к мудрости прожитых лет. Полезай в эту дыру и потяни за медное кольцо, чтобы сдвинуть мраморную плиту в сторону.
Парнишка уставился на громадный кусок мрамора, который, как вы уже знаете, если внимательно следите за моим рассказом и умеете считать, был десять локтей в длину и десять в ширину, и никто не знает, сколько еще в толщину.
— Но ведь очевидно, о дядя, — сказал Аладдин с великим сомнением, — что эта мраморная плита слишком большая, чтобы лишь один подросток мог хоть на волосок сдвинуть ее с места.
И вновь на его голову обрушились невидимые, но необычайно могущественные силы. «Если так пойдет и дальше, — подумал Аладдин, — то вряд ли в голове у меня когда-нибудь прояснится».
— Знай, что я снова ударил тебя лишь ради твоего же совершенствования и дальнейшего благоденствия, — сказал его дядя чрезвычайно ласково. — Как я уже говорил, ты должен до мельчайших подробностей следовать моим указаниям. Мой дорогой мальчик, когда ты это сделаешь, то будешь больше не мальчиком, но величайшим из мужей.
После таких увещеваний Аладдин решил прислушаться к своему дяде насколько мог, несмотря на непрерывный звон в ушах.
— Ты видел, как я отверз перед тобою землю, но позволь сказать, что я сделал это лишь для твоей собственной пользы. А под этой мраморной плитой лежит сокровище, положенное на твое имя, достать которое можешь только ты сам. Никто, кроме тебя, не сумеет взяться за это медное кольцо, или поднять мраморную плиту, или сделать хоть один шаг по лестнице, что ожидает под нею. Но если ты точно выполнишь мои указания, мы оба будем такими богатыми, что заживем как цари.
Юноша признал, что все услышанное ему по душе, и потому с великой решимостью сказал:
— Тогда я сделаю это.
— Вот и прекрасно! — согласился его дядя, который стал затем многократно целовать молодого человека — и щеки его, и пальцы, и парню это показалось лишь чуть менее неприятным, чем недавние оплеухи. Но он рассудил, что если хочешь стать богаче царя, то можно простить дядюшке некоторое перевозбуждение.
— Значит, так, — сказал его дядя с почти пугающим жаром, — спрыгни в яму, на край плиты, и возьмись за медное кольцо обеими руками.
— Но плита такая тяжелая, — заметил Аладдин, отступая на шаг, чтобы дяде было его не достать. — Не мог бы ты тоже спрыгнуть туда, чтобы присоединить свои силы к моим?
Но вместо того, чтобы ударить парня, его дядя рассмеялся над глупыми словами Аладдина.
— Если бы я попытался помочь тебе поднять эту плиту — да что там, даже если бы сто силачей из войска великого султана попытались помочь тебе сделать это, — плита даже не шелохнулась бы, словно часть скалы, сросшаяся с другой скалой. Лишь ты один в силах сдвинуть этот тяжелый мрамор, и сделать это ты можешь лишь одним способом: возьмись за медное кольцо обеими руками и произнеси вслух свое имя, потом имя твоего отца и имя отца твоего отца.
Эти указания легко было исполнить, так что юноша спустился наконец в яму и ухватился за медное кольцо, которое оказалось удивительно теплым на ощупь, и сказал:
— Мое имя Аладдин, а отца моего звали Мустафа, он был портной, а его отцом был портной по имени Али.
И тут плита сразу поднялась и отлетела прочь, словно кто-то толкнул ее снизу.
Да, портняжное дело было семейным ремеслом из поколения в поколение, но я не последовал традиции, и я признателен тем, кто ныне обитает в корзинах, за то, что они воздержались от замечаний по поводу моих последних слов.
Но возвращаюсь к моему повествованию.
Под плитой не было никаких следов живого существа. Вместо этого я увидел дюжину мраморных ступеней, а в конце этих ступеней — вторую дверь, из сияющей красной меди, с множеством заклепок из того же самого металла.
— Спустись в пещеру, сын мой, — наставлял его дядя сверху, — и войди в медную дверь, которая сама откроется при твоем приближении. Ты окажешься в громадной пещере, разделенной на три обширных зала. В первом зале ты увидишь четыре больших бронзовых кувшина, полные жидкого золота. Во втором найдешь четыре серебряных кувшина, наполненные золотым песком. В третьем обнаружишь четыре золотых кувшина, набитые новенькими золотыми монетами. — Тут дядя погрозил стоящему внизу юноше пальцем. — Очень важно, чтобы ты прошел мимо всех этих предметов, и придерживай хорошенько полы своего халата, чтобы они не коснулись какого-нибудь из кувшинов. Ибо если ты прикоснешься к любой из этих урн любой частью своего тела или одежды, то мигом обратишься в глыбу обсидиана.