— Говорю вам, он разбойник, — сказал торговец. — Кто еще одевается в черное?
— Либо он разбойник, — согласился другой, — либо в трауре.
— По мне, — задумчиво молвил погонщик верблюдов, — так он похож на дровосека.
Тут все торговцы расхохотались. Кажется, они больше не держали свои мечи наготове.
Погонщик верблюдов решил сострить еще:
— Как он может быть разбойником, разве что в шайку уже начали принимать дровосеков?
— Просто удивительно, — поддержал один из торговцев, — что он не порезался этой саблей.
Али-Баба был просто поражен. Как бы то ни было, он сумел убедить их в своей невиновности. Но то упоминание насчет траура навело дровосека на мысль.
— Мы паломники, — обратился он к каравану, — странствуем по святым местам!
— Паломники? — отозвался один из купцов. — Судя по твоему скромному облику, я готов в это поверить. Но здесь поблизости нет святых мест.
Разве нет? Дровосек думал, что святые места есть везде, но, наверное, это из-за того, что он жил в городе. В пустыне не может быть святых мест. В пустыне есть только пустыня.
Но если тут нет святых мест, что ответить на эти слова? Али-Баба начал терять надежду.
— Такой у нас обет! — ответил он, сам не слишком понимая, что имеет в виду.
— Странствовать там, где нет святых мест? — с изумлением спросил кто-то из караванщиков.
Это наконец произвело впечатление на торговцев. Все мечи разом вернулись в ножны.
— Должно быть, ты воистину святой, раз поставил себе такую цель, — сказал погонщик верблюдов, до этого назвавший его дровосеком. — Ты потратишь на это всю жизнь и так никуда и не придешь. Хотел бы я быть способным на подобные пожертвования!
Но слова эти лишь еще больше вдохновили дровосека.
— Именно пожертвование я и хочу сделать теперь. — Он указал подбородком на то, что держал перед собой. — У меня есть для вас подарок.
— Ах! — радостно воскликнул погонщик верблюдов. — Я всегда мечтал о плетеной корзине!
Это было не совсем то, что Али-Баба имел в виду. К тому же он не был уверен, что они так хотели бы заполучить корзину, знай они, что́ в ней. Но он не станет обсуждать с ними содержимое корзины, ибо его задача — завоевать доверие этих людей, а не вызвать у них отвращение.
— Увы, нет, — сказал он тогда. — В этой корзине лежит весь мой земной скарб и причина моего паломничества. — В некотором смысле, подумал дровосек, и то и другое — чистая правда. — Вместо этого я принес вам очень ценное блюдо.
Тут он поставил Касима на землю и поднял над головой свой шикарный подарок. Торговцам пришлось заслонить глаза ладонями — так ярко сверкало блюдо в солнечных лучах. И они продолжали заслонять их, даже когда Али-Баба повернул блюдо под другим углом, чтобы солнце не отражалось в нем. Торговцы долго хранили молчание.
— Ты, конечно же, говорил про какое-то другое блюдо, — сумел наконец выдавить один из купцов.
Второй, с лица которого, казалось, разом сошли все краски, спросил:
— Ты полагаешь, что мы возьмем это?
— Но оно бесценно! — Али-Баба пытался глядеть на блюдо у себя в руках с восхищением, но понял, что глаза его отказываются задерживаться на нем.
— Да, я тоже не представляю, как можно оценить эту тарелку, — подтвердил один из торговцев.
— Нет-нет, по частям это… изделие может чего-то стоить, — с явным трудом выговорил другой купец, — если удастся аккуратно извлечь из него камни и никому не рассказывать, откуда они взялись.
— В самом деле, — согласился погонщик верблюдов, — мы могли бы переплавить его.
— Если кто-нибудь в состоянии будет достаточно долго смотреть на это, — добавил третий торговец, — без рвоты.
— Вы говорите об этом блюде из блюд? — громко осведомился из своей корзины Касим. — Об этом искуснейшем из искусных творений? Вы что, ставите под сомнение мой вкус?
«Возможно, — подумалось Али-Бабе, — решение отдать любимую вещь Касима — большая ошибка».
— Что это? — изумленно спросил погонщик верблюдов. — Непохоже, чтобы это сказал ты. В том голосе были сила и прямота. Как раз такой голос мог бы принадлежать разбойнику!
— Так это ты говорил другим голосом? — с интересом спросил один из торговцев.
— Наверное, он одержимый, — предположил другой.
— Паломник, да еще и одержимый? — благоговейно воскликнул третий. — Нет, он точно святой.
— Или сумасшедший, — добавил первый торговец.
— Или и того хуже, — вставил погонщик, — может, он обманывающий нас разбойник.
«Страшно сказать, — подумал Али-Баба, — насколько они близки к истине. Лучше продолжать говорить что угодно, и побыстрее, не оставляя им времени на дальнейшие размышления».
— Пожалуйста, возьмите блюдо! — попросил он людей из каравана. — Как паломник я должен сделать пожертвование!
— Нет, — твердо ответил первый из торговцев. — Сдается мне, что взять эту тарелку будет жертвой куда большей.
Но Али-Баба тоже умел быть настойчивым, ибо от этого, в конце концов, зависела его жизнь.
— Я должен отдать вам это блюдо, — заявил он.
Но купцы по-прежнему оставались столь же благоразумными, сколь и упрямыми.
— Нет, ведь ты же паломник, — сказал второй. — Нам и в голову не придет взять от тебя что-нибудь за просто так.
Третий торговец полез в кошель.
— Мы настаиваем, чтобы ты принял эти медные монеты.
— Возьми их, — подытожил первый купец, — а блюдо можешь оставить себе.
Но Али-Баба все же едва не перехитрил этих ловких торговцев. Как сможет он взять у них деньги, если руки его заняты этим мерзким блюдом?
— Я положу тебе монеты в корзину, — великодушно предложил третий купец.
Не успел Али-Баба запротестовать, как человек уже шагнул к корзине. Им просто повезло, что торговец приподнял крышку корзины лишь настолько, чтобы можно было просунуть монетки внутрь. И все же мудрые люди говорят, что вечно везти не может.
— Эй! — возмутился Касим, когда монеты застучали по его голове.
— Что это был за шум? — спросил, хмуря брови, стоящий ближе всех торговец.
Дровосек попытался улыбнуться.
— Это нервное расстройство, которое я заработал из-за слишком долгого пребывания в пустыне, — ответил он и добавил: — Эй! Эй-эй! — Он немножко подпрыгнул, чтобы усилить эффект.
— Не говоря уже о слишком долгом пребывании в корзине! — заметил Касим; видимо, теперь, когда он заговорил, его никакими силами нельзя было заставить замолчать.
— Когда ты волнуешься, то говоришь другим голосом, из корзинки? — спросил первый торговец.