— Эй, — воскликнул он поэтому. — Сезам, откройся!
Трое евнухов взвизгнули, ибо под ногами у них открылся люк.
— Куда они подевались? — поинтересовался Гарун, светя факелом во вновь образовавшееся отверстие. — По-моему, я вижу… золото!
— Значит, это другой вход в сокровищницу? — спросил Ахмед.
— Должно быть, так! — подтвердил Синдбад. — И волшебная лампа тоже там.
— Мне кажется, — сказал Аладдин собравшимся вокруг него, — что нам пора последовать за нашими собратьями. — И с этими словами он спрыгнул в открывшийся лаз.
Что оставалось Али-Бабе, как не отправиться следом?
Падение было недолгим. Али-Баба и остальные с оглушительным звоном шлепнулись на груды золотых монет.
— Берегитесь! — подали голос евнухи откуда-то рядом. — Мы не одни в этой сокровищнице.
— Значит, маг и наш главарь опередили нас! — догадался Синдбад. — Аладдин, живо! Пока они не нашли лампу! Ты должен воспользоваться кольцом и моли Небо, чтобы джинн уже достаточно отдохнул!
С этим, во всяком случае, Аладдин согласился и поспешно потер кольцо. На этот раз появилось приемлемое количество багрового дыма, который достаточно быстро развеялся, являя взглядам обсидианового джинна. Глаза существа ярко горели в тусклом свете этого дальнего закутка сокровищницы. Джинн открыл свой страшный рот и произнес следующее:
О да, я раб кольца, и хоть устал безмерно,
Тебе в любой беде готов служить я верно.
Чего изволишь, хозяин, чего изволишь?
— Где-то в этой сокровищнице, — пояснил Аладдин, — находится лампа, в которой обитает твой сородич. Отыщи эту лампу и принеси ее сюда!
Но на этот раз джинн заколебался.
— Я не уверен, что могу сделать это, о хозяин. Мы, сверхъестественные существа, подчиняемся строжайшим правилам и исповедуем отказ от конкуренции и вмешательства. Джинны — существа крупные и обособленные, любящие уединение.
— Может, — разумно предложил Ахмед, — погасим сперва эти все еще горящие факелы? Кажется, там, в главном зале, света хватает, и я думаю, нам следует скрывать наше присутствие здесь как можно дольше.
«Правильно», — подумал Али-Баба. Хотя они провалились в помещение очень внушительных размеров, настолько набитое золотыми монетами, что ноги дровосека по колено ушли в груды золота и все равно не достали пола, похоже, это было всего лишь преддверие главного зала, где хранились сокровища. Через большую арку дверей, ведущих туда, Али-Баба мог разглядеть отблески дрожащего света факелов, без сомнения тех же самых, которые он видел, когда в первый раз нашел сокровище. Это было всего несколько дней назад, хотя ему казалось, что с тех пор прошла целая жизнь.
Али-Баба почувствовал, как две мягких, но сильных руки сжали его руку.
— В этом закутке так темно без огня факелов, — хрипло сказала ему на ухо жена Касима. — Какое счастье, что есть надежная рука, чтобы защитить меня!
— Мне очень жаль разочаровывать тебя, о жена, — встряла голова Касима, висящая в мешке на плече у дровосека. — Но мне сдается, что мои руки находятся в двух разных мешках.
Гарун с усилием передвигал увязшие в монетах ноги, и каждое его движение сопровождалось оглушительным звоном золота.
— Не представляю, — проворчал он, — как мы можем скрытно приблизиться к кому бы то ни было, идя по этой трясине?
— Хорошо, — сказал Аладдин. — О джинн кольца!
Громадный черный дух кивнул:
— Слушаю и повинуюсь. В разумных пределах, конечно.
И Аладдин спросил его:
— Можешь ты перенести нас в центр того главного зала сокровищницы?
Джинн быстро пересчитал присутствующих.
— Это мне вполне по силам. Считайте, что это уже сделано!
Али-Баба моргнул и оказался в освещенном светом факелов зале, перенесенный туда в мгновение ока вместе со всеми его товарищами, тремя женщинами и тремя евнухами. Все они стояли на огромном помосте из чистого золота. И все вокруг тоже было золотое: монеты, и браслеты, и статуи, и слитки, и крупные необработанные самородки — абсолютное однообразие цвета, нарушаемое то здесь то там случайными островками драгоценных камней всех мыслимых оттенков. Вдалеке Али-Баба разглядел несколько вестибюлей, окружавших этот великолепный зал. Несомненно, именно из такого вестибюля джинн и перенес их сюда, но тогда Али-Баба и понятия не имел о количестве и ценности собранных здесь богатств, ибо если то помещение, где они находились прежде, было золотым озерцом, то теперь они видели перед собой океан.
— Я подобного даже представить не мог, — сказал Гарун в пространство. — Такое богатство сделало бы честь даже любому из моих дворцов.
— Неудивительно, что разбойники столкнулись с трудностями в добывании золота, — добавил Ахмед. — Похоже, в этом зале собраны все ценности с нашей части света.
— Двадцать три биллиона четыреста миллионов семьсот шестьдесят три тысячи семнадцать динаров, — объявил Синдбад. — И это только то, что лежит на поверхности.
— Пожалуй, здесь собраны ценности со всего мира вообще, — тихонько присвистнул Ахмед.
— Мне доводилось слыхать про пещеры, одержимые сильными страстями, — заметил камень, по-прежнему покоящийся в кулаке у Али-Бабы. — В конце концов, пещеры — это всего лишь большие ямы, страстно желающие быть засыпанными.
Али-Баба почувствовал, как стройная нога прижалась к его бедру.
— Желание это мне понятно, — шепнула жена Касима.
— Но я должен признать, — продолжал камень, — что тетушка Мордраг, пожалуй, немножко перестаралась.
— Но где же среди всего этого, — пал духом Аладдин, — сумеем мы отыскать лампу, таящую в себе джинна и ключ от нашей удачи?
Зрелище действительно обескураживало, с этим дровосек был согласен. Пещера, собравшая в себе сокровища со всего мира? Если она и в остальном столь же преуспела, то Али-Баба жалел, что у него не было времени получше познакомиться с Дворцом Красавиц. Но с другой стороны, одна-то красавица была совсем рядом. Али-Баба вдруг пожалел о своем решении взять мешок с головой Касима. Трудно думать о жене брата, когда часть этого самого брата находится рядом.
— Почему бы не обратиться снова к джинну кольца? — предложил Синдбад. — Лампу он нам не принесет, но насчет того, чтобы помочь в ее поисках, он ничего не говорил.
— Отличная идея, — согласился Аладдин, вновь натирая кольцо.
Джинн появился вслед за обязательным дымом.
Я раб кольца, но должен вам сказать,
Все это начинает раздражать.
Чего изволишь, хозяин, чего ты еще изволишь?