Однако далее все же изумился бы и самый подготовленный человек, ибо в следующий миг его братец раскрыл ладонь, и на этой самой ладони лежал сверкающий кругляш золота, во всех отношениях идентичный всем тем бесчисленным золотым, которые покоились теперь под полом у лесоруба в кухне.
— Я думаю, — сказал его брат особым тоном, выработанным за время выколачивания денег из должников всеми возможными способами, — что тебе знакомо вот это. Причем, полагаю, знакомо в больших количествах. Но ты не можешь утаить такой славный секрет от твоего дорогого брата, который, в конце концов, всего лишь заботится о твоем благополучии. Особенно когда у твоего дорогого брата такая умная жена.
И тут жена Касима неспешно подошла к своему господину и повелителю, и на один лишь миг Али-Бабе захотелось, чтобы его собственная жена могла бы ходить вот этак. Но он выкинул эти мысли из головы, терзаясь взамен тревогой: сколько потребует с него брат в качестве платы за молчание.
И так, стоя с женою бок о бок, Касим поведал, как его супруга узнала про золото Али-Бабы. Ибо после того, как жена лесоруба попросила мерку, жена Касима пошла к своему мужу и сообщила ему, что столкнулась с совершенно удивительной вещью. Зачем, в самом деле, в хозяйстве, где самыми ценными из пожитков являются дырявое ведро и одноногая курица, мог понадобиться предмет для измерения чего бы то ни было? И так распалилось любопытство этой женщины, что она решила намазать чем-нибудь дно мерки, прежде чем одолжить ее жене Али-Бабы. И вот она намазала донышко мерки с наружной стороны нутряным жиром, в надежде, что куда бы мерку ни ставили, будь то зерно, горох или — хоть это и было просто невероятно — медные монеты, к этому жиру прилипнет образец того, что насыпали внутрь.
Потом коварная жена Касима отдала мерку ничего не подозревающей супруге Али-Бабы. И когда мерка с первым светом следующего утра была ей возвращена (ибо жена Али-Бабы всегда очень ответственно относилась к подобным вещам — на случай, если ей вдруг вздумается одолжить это снова), жена Касима немедленно направилась вглубь своего богатого двора, туда, где ее не было видно от общей изгороди. Удостоверившись, что соседи не смогут проследить за ней, она перевернула мерку кверху дном и обнаружила, к своему изумлению, не зернышко, не горошину, даже не медный грош, но монету из чистого золота.
Тогда она, пояснил далее Касим, немедленно сообщила эту новость своему мужу, как повелевает поступать долг всякой жене. И Касим был ужасно огорчен, поскольку он никогда не думал, что его брат станет таить такой секрет от своей родни, особенно учитывая, что Касим намного лучше него умеет распоряжаться деньгами.
В процессе этого повествования дровосек обнаружил, что ему все труднее заставлять себя сосредоточиться всецело на подробностях, какими бы огорчительными они ни были. Ибо внимание его притягивала к себе еще и жена Касима. Конечно, она любезничала со своим мужем. Но, пощипывая губами его ухо, она, казалось, не сводила глаз с Али-Бабы.
— Конечно, — продолжал Касим, — мы решили, что тут, должно быть, какое-то недоразумение, раз с такой новостью он не пришел немедленно к нам.
— Мы знаем, что у дорогого Али-Бабы не может быть секретов от родственников, — добавила жена Касима, каким-то образом ухитряясь одновременно говорить и надувать губки.
Лесоруба пробрал озноб, не имевший абсолютно никакого отношения к холоду. И в самом деле, некая частица Али-Бабы желала бы вообще не иметь секретов от этой женщины.
Тем не менее Касим и его жена узнали про золото, и к тому же за Касимом стояла сила его хозяина, Беспалого, к которой он мог прибегнуть в случае появления проблем с кем бы то ни было, а сверх того, были еще эти надутые губки, от которых дровосек не мог заставить себя отвести взор. Что оставалось делать Али-Бабе, кроме как рассказать им про сорок разбойников, пещеру с золотом и магическое заклинание?
Касим слушал очень внимательно и задавал такие вопросы, которые ни за что не пришли бы дровосеку в голову, вопросы, не оставлявшие сомнений, что Касим во всех подробностях осведомлен о повадках разбойников.
— Замечательно, — сказал Касим, когда Али-Баба закончил рассказ. — Я вполне удовлетворен твоим признанием.
И по его тону Али-Баба мог понять, что, не будь братец удовлетворен, дело явно могло бы дойти до крови и переломанных костей, несмотря на все рассуждения о родственных связях.
— Я должен выполнить для моего хозяина одно маленькое дельце, — заявил далее Касим. — Но утром я наведаюсь в эту пещеру и посмотрю, правду ли ты сказал своему любящему брату. — Тут он улыбнулся, и улыбка эта почему-то напомнила дровосеку скорее о зимнем ветре, чем о летнем солнце.
И с этим Касим и его жена скрылись из виду по свою сторону изгороди. А Али-Баба принялся утешать свою супругу и их служанку Марджану. Вообще-то даже его жена смогла почувствовать, насколько дровосек напуган, поскольку в ее возгласах «О горе!» не было обычной силы. Марджана, со своей стороны, вполне резонно заметила, что, поскольку Касим с женой не допытывались насчет местонахождения и размеров клада, уже добытого Али-Бабой, значит, сокровище, по крайней мере, в достаточной безопасности.
Дровосека, увы, это не утешало. Если уж человеку с такими моральными принципами, как у Касима, стало известно, где находится золото, то разум его не успокоится, пока это золото не переместится в его закрома. И что еще более усложняло дело: на хозяина Касима работали и многие другие, с точно такой же репутацией и образом мыслей, что и у брата Али-Бабы. Дровосек даже не подозревал, что умные люди, говорившие: «Лучше подари сам, а то отнимут», — имели в виду его золото.
Но в будущем Али-Бабу ждали и другие чудеса, кроме слов «Сезам, откройся!»; ибо далее произошел целый ряд воистину поразительных событий. Хотя вся эта история дошла до Али-Бабы несколько позже и отчасти в другом виде, все же теперь я могу упомянуть об истинной сути случившегося тогда ради связности повествования.
Итак, с первыми петухами брат дровосека, Касим, который так и не прилег, как часто бывает заведено у творящих бо́льшую часть своих дел под покровом ночи, направился к тому месту в лесу, что описал ему ранее Али-Баба. И, будучи человеком жадным, Касим захватил с собой дюжину мулов и пару добрых лошадей, чтобы помочь ему перевезти груз, которым он намеревался так запросто разжиться.
Хотя Касим и Али-Баба, несомненно, были братьями, они казались противоположностями во всем, кроме происхождения, как если бы дерево в один год могло приносить груши, а в другой — инжир. И вот, когда Касим добрался до поляны, где лежал огромный камень, то направился прямиком на середину, не посмотрев прежде, нет ли где-нибудь поблизости недобрых людей, как, несомненно, сделал бы дровосек. А очутившись на поляне, Касим привязал своих мулов и лошадей к наиболее удобно расположенным деревьям, вместо того чтобы спрятать их, как поступил днем раньше Али-Баба. В конце концов, за долгие годы работы в качестве исполнителя воли Беспалого он отвык от всех этих тонкостей. По этой причине он и решил стоящие перед ним задачи наипростейшим образом, а затем пошел к огромному валуну, произнеся столь громко, что голос его разнесся, должно быть, на добрую половину леса: