Итак, в декабре 1949 года, будучи студентом первого курса ЛГУ, Александр попадает в психиатрическую клинику с диагнозом "маниакально-депрессивный психоз", однако спустя два с половиной месяца диагноз признается ошибочным и заменяется на "острый невроз на почве переутомления". Левитин возвращается на факультет археологии и в 1956 году защищает диплом.
- Что же с вами произошло тогда, в декабре 49-го?
- 10 декабря я проснулся от странного ощущения: мне показалось, что произошел взрыв, но не то чтобы сострясение и звуковой удар, а наоборот: внезапное сжатие, я бы сказал - взрыв вовнутрь. Бу дто некто одновременно выключил радио и потушил свет. Что-то странное было в воздухе, - позднее это напомнило мне мерные хлопья на экране телевизора. В то же время было ясно, что, судя по запаху, в квартире внезапно испортились продукты. Не умея связать между собой эти явления, я растерялся и в первую очередь почему-то подумал о газовой плите, о том, что отравился газом. Попытавшись подняться с постели, понял, что изменились не только освещение и запах. Двигаться было трудно, но это не было похоже на тяжесть в мышцах или затекшую поясницу: казалось, что мне изменили заодно чувство равновесия и ощущения, связанные с осязанием. Включив свет, я заметил,что пропорции предметов странным образом сместились. (Это похоже на чернение серебра, когда колечко словно стареет на глазах, но в конечном счете понимаешь, что это искусственное старение.) Положение было до того неестественным, что можно было принять все за дурной сон, если бы не уверенность в том, что не сплю.
Сутки я не выходил из комнаты: был уверен в том, что сошел с ума. Новое положение дел выглядело настолько угнетающе, что до сих пор удивляюсь, как удалось выжить. Теперь мне известно, что те немногие, кто по непонятным причинам остаются неподвластны "сдвигу", погибают. Это, кстати, можно проверить, статистика подтвердит: 10 декабря 49-го, 17 мая 71-го и 5 января 96-го - в эти дни количество внезапных смертей намного превысило обычный уровень.
- Вы считаете, что не осталось ни одного свидетеля, кроме вас?
- Мне не довелось познакомиться ни с одним человеком, способным подтвердить то, что я вам рассказываю. Было несколько умалишенных, которые говорили вслух о вещах, подобных тому, что я испытал, но, во-первых, эти несчастные так и не выкарабкались, а во-вторых, нет никакой уверенности в том, что они пережили то же, что и я. Надо добавить, что окружающие вообще производили на меня скверное впечатление, помню, когда я впервые увидал человека, испугался до крика.
- И все же, что такое "сдвиг"? Как вы можете охарактеризовать переживания человека, который избежал "сдвига" и получил возможность увидеть происшедшее со стороны?
- Единственная аналогия, которую я теперь могу предложить, - состояние человека под воздействием ЛСД, только ЛСД расширяет восприятие, а мое собственное сузилось до такой степени, что реальность казалась кошмаром. Кроме того, действие препарата когда-нибудь кончается… Вообще эта аналогия уместна только в отношении степени "сдвига", в этом я убедился, когда сам принял ЛСД, еще в России. Честно говоря, до 1971 года мне в голову не приходила идея "сдвига", все было совершенно ясно: я заболел и выздоровел, хотя в действительности "выздоровление" мое случилось только потому, что я перестал оповещать врачей об истинном положении дел. Кроме того, я привык. Наверное, это может показаться чудовищным, но подобное лишь подтверждает мою "нормальность": сумасшедший не способен вернуться надолго к нормальному восприятию (за редким исключением), и в большинстве случаев он отлично понимает, что происходило с ним во время кризиса, я же прожил все эти годы, твердо зная, но поначалу увиливая от признания прежде всего самому себе: в то утро мир изменился, а я остался прежним. Ни тело, ни физические способности, а только сознание и память. Я помнил, каким мир был "до того", и каким он сделался "после".
- Насколько я понимаю, ваши "инаковость", "несдвигаемость" сразу поставили вас в особое положение?
- Мне пришлось притворяться - перед своими товарищами-студентами,
сослуживцами, друзьями, которые как-то постепенно сделались "бывшими", и, наконец, перед самим собой. 7 мая 1971 года стало ясно, что "сдвиг" - явление периодическое, и, хотя после этого я продолжал врать другим, у меня не оставалось более возможности обманывать себя. На сей раз адаптация произошла быстрее и была не настолько болезненна. Убедив себя в том, что это не рецидив безумия, я получил возможность взглянуть на происшедшее с другой стороны. Прежде всего, я ученый и должен был (увы, не в интересах науки, а только в своих собственных интересах) заняться исследованиями, хотя бы для того, чтобы достичь твердой уверенности. В конечном итоге мне не удалось добыть ничего, кроме косвенных доказательств - вроде того, что в дни "сдвига" умирает больше людей. Зато я сумел определить основные показатели "сдвига": изменение эталонов времени, расстояния и массы: килограмм тяжелеет, сантиметр растет, минута сокращается. Сперва я думал, что это мои субъективные ощущения, но позже убедился в обратном. Сумасшествие не принимает в расчет законов физики. Я был здоров.
Нужно уточнить, что меняется не только сенсорное восприятие, я замечаю тысячи несоответствий, которые, однако, без всякого напряжения воплощаются привычными элементами новой картины. Люди, например, стали гораздо многословнее по сравнению с 1949 годом, им стоит гораздо больших усилий придерживаться определенной линии разговора, они тратят вдвое больше слов, и слова эти означают вдвое меньше, вдруг они сбиваются на явную бессмыслицу… Мне кажется, это станет ясно любому, стоит только попытаться проследить внимательно за течением посторонней беседы. Да и я уже не могу вспомнить достоверно, каким образом рассуждал в семьдесят первом, ведь мышление, несомненно, зависит от языка по принципу обратной связи, а язык с тех пор оплошал.
Эмоционально мы тоже проигрываем по сравнению с нами прежними. Я догадываюсь, что мое поведение и манера выражаться иногда выглядят необычно: я сохраняю своего рода отпечаток памяти, негатив, на поверхности которого неразличимы детали, но составить впечатление о композиции целого вполне возможно. Наверное, полной адаптации не происходит вовсе.
- И по этой причине вы стараетесь не привлекать к себе внимания? Вы пытались рассказать о том, что с вами происходит кому-нибудь, кроме меня?
- По этой причине большую часть своей жизни я провел в одиночестве. Пытался ли я? Да, конечно. Понимая, что мой рассказ способен вызвать определенно негативную реакцию, я говорил об этом всего несколько раз в присутствии людей, которым доверял безоговорочно. Однажды мое описание "сдвига" приняли за метафору, попытку философскую или, скорее, поэтическую. Впоследствии я даже опубликовал статью в научном журнале, статью о возможности "сдвига", не указывая, естественно, источника информации. Позже я охладел к возможности просветить окружающих в отношении реального положения вещей. Немногочисленные друзья считали меня немного чудаковатым, а мне самому, несмотря на развитую способность к тому, что я мог бы назвать "сочувствованием", они казались немного… ненастоящими, и даже неправдоподобными.