— Они тебя хотя бы любят, а вот мои меня — как будто нет, иначе не свалили бы во Флориду.
Софи нахмурилась.
— Когда ты в последний раз получал весточку?
— Открытку — на прошлой неделе, — ответил Пол, — с Большого Каньона. Они, кажется, купили такой большущий дом на колесах и отправились на полгода в путешествие по Америке. Обещали позвонить, когда вернутся, и рассказать, как чудесно провели время. — Замолчав, Пол тоже нахмурился. — Знаешь, а ведь я только сейчас сообразил, что мы словно созданы для "Дж. В. У. ". Видишь ли, даже если бы мы попытались рассказать кому-то про фирму — ну, о том, чем они на самом деле занимаются, — нам все равно не с кем поговорить. Твои не станут слушать, а моих и в Англии-то нет. Интересно, не знали ли на фирме это с самого начала?
— Вполне возможно, — согласилась Софи.
— Хотя конечно, — продолжал Пол, — когда ты вышла на работу, у тебя был парень. Тот, который вдруг заинтересовался Гилбертом и Салливаном. — Он поднял на нее взгляд. — Как, по-твоему, это тоже их рук дело?
Она кивнула:
— Мне это приходило в голову. Впрочем, никакой угрозы он собой не представлял. Я ведь никогда бы не попыталась ему рассказать. Он не стал бы меня слушать. Если вдуматься, он вообще меня не особенно слушал. Я даже не уверена, что ему нравилась. — Она пожала плечами. — И Шазу я, кажется, тоже не слишком нравлюсь.
— О, — протянул Пол. — Ну а он тебе нравится? После некоторого раздумья Софи ответила:
— Нет, не особенно. У него малоприятные манеры, и от него не всегда хорошо пахнет. Но он очень творческая личность, и его образ жизни очень... очень крутой: живет в автобусе, работает руками, но артистично, и очень предан своему призванию, конечно. Мне тоже следовало бы делать что-то подобное, стать скульптором или кузнецом. А я вместо этого...
— Вместо этого, — сказал Пол, — ты ведьма. Практикантка, — поспешно добавил он.
Она начала было хмуриться, но потом улыбнулась.
— Да, но я езжу на городском транспорте, ношу костюмы и туфли-лодочки, и родители меня одобряют.
— Значит, если бы ты носила черную островерхую шляпу и на работу добиралась верхом на метле, все было бы в порядке?
— Чуть лучше, — снизошла Софи. — Но...
— Знаю, — кивнул Пол. — А кроме того, шайка в "Дж. В. У. " не чародеи и ведьмы, а деловые люди, которые — так уж получилось — заняли эту нишу. — Он усмехнулся. — Если бы ты была, как они, и если бы у тебя была метла, чтобы на ней летать, на заднем конце у нее был бы стикер: "Моя вторая щетка — от "Аддидас"".
Она рассмеялась — скорее из солидарности, чем потому, что он ее рассмешил.
— Знаешь, если работа у них чему-то меня и научила, то только одному: важно не то, что ты делаешь, а каким ты при этом остаешься человеком. Ну, то есть у всех нас бывают нелепые или дурацкие идеи и о нас самих, и о других людях. А потом вдруг эти другие люди оказываются колдунами и гоблинами, и мы... — Софи пожала плечами. — Будь я по-настоящему храброй, то прокралась бы в их конференц-зал и хорошенько посмотрела на свое отражение в том столе. Кто знает, может, я бы кое-что про себя уяснила.
Пол покачал головой:
— У меня на это духу не хватит. К тому же я и так неплохо себе представляю, что увижу.
— Это ты так думаешь. Возможно, ты ошибаешься.
В этот момент Пол пожалел, что у него, нет под рукой пакетика не-изюма в шоколаде. А еще он был смертельно сконфужен — впрочем, не впервой.
— Не знаю, как ты, — сказал он, — а я голоден.
— Это ты-то голоден? Я ленч не ела.
— Нет, ела. Ты съела чипсы, когда думала, что мистер Уэлс не смотрит. Я видел.
— Ладно, пусть так, — улыбнулась она. — Мне нужно есть ленч. Если я не поем, то становлюсь раздражительна.
— Твоя правда, — кивнул Пол. — Чего бы тебе хотелось? Ну, в смысле из еды.
— О, я не привередлива. Пиццу?
Вот так они и пошли есть пиццу, как самые обычные люди, только Пол чувствовал себя, будто оказался в каком-то старом кино про войну, где галантные английские летчики бегут от фашистов через оккупированную Францию, при этом всячески выдавая себя за французов. Ему казалось, что в любую минуту появится кто-то из Реальной Жизни и потребует у него удостоверение личности, а как только это случится, станет очевидно, что он не имеет никакого права обедать, быть на свидании с девушкой, и тогда его арестуют и увезут в лагерь для военнопленных, на одиночное заключение до конца жизни. Он не мог отделаться от мысли, что все это довольно нечестно. Даже у Стива Маккуина был мотоцикл, а у него — всего-то переносная дверь, от которой пока никакого особого толку.
Но помимо этого... помимо этого, он поймал себя на том, что чем меньше старается, тем легче ему все дается. Начать с того, что Софи как будто была на его стороне, а не в оппозиции. Ему пришло на ум, что она уже довольно давно хотела с кем-нибудь поговорить — последние несколько недель, с той самой Ночи Гоблинов, когда их мир изменился безвозвратно, а ведь с тех самых пор самый логичный кандидат, ее коллега, отказывался произнести хотя бы слово, кроме "Который час?" или "Тебе еще нужен скотч?". Чертовски странное положение дел, и она, наверное, недоумевала, что, скажите на милость, происходит. Какое счастье, что она уже взрослая и так легко способна все забыть.
Однако день выдался тяжелый и долгий, и Пол сообразил, что устал как собака, да и она, наверное, тоже. Тем не менее кофе был принесен и выпит, прибыл счет, который они обсудили и поделили, вернули в комитет для повторного рассмотрения, рассмотрели вторично и достигли урегулирования путем переговоров. Тут стало очевидно, что никому не хочется прямо сейчас идти домой. Времени было половина десятого, и вид у Софи вдруг стал виноватый. Пол спросил, в чем дело.
— Родители. Они, наверное, беспокоятся. Мне, пожалуй, стоит позвонить. — Тут она зевнула — точно небольшое землетрясение случилось.
— Знаешь что, — предложил Пол. — Давай ты поедешь домой, а я тебя провожу. Я хотел сказать, до входной двери.
Софи глянула на него как на психа — и кивнула:
— Идет.
Так они и сделали, и в двадцать минут одиннадцатого, на углу под фонарем в Уимблдоне, где собираются тени, она сказала:
— В понедельник увидимся. А он ответил:
— Пока.
И когда он повернулся, чтобы идти к метро, она чуть подалась вперед и клюнула его в щеку, точь-в-точь дятел, и ушла, оставив стоять как громом пораженного.
"Вот это да!" — подумал Пол и стал переставлять ноги.
Он пребывал в таком ошеломлении, что не сразу заметил, что идет не один. Кто-то держался рядом сними шел в ногу. Пол оглянулся.
Он никогда ее раньше не видел, но, хотя она не усмехалась, узнать ее было не трудно. Если уж на то пошло, совсем даже наоборот. На выбранном ей на сей раз лице застыло мрачное, несчастное выражение, и дышала она, сопя, через нос.