В небе завыл мертвый ветер. На земле вокруг, хрипя, подыхали крысы и гады, не выдержавшие могучего перегара… Время шло…
Неутомимые герои с мрачной решительностью в глазах стояли лицом к лицу, ожидая роковой ошибки в действиях противника. Не было на свете сил, способных умерить их гнев. Они источали ненависть черной слизью. Ими владела только одна цель — убить, изничтожить врага! И время шло…
Секунды текли и текли в бесконечность… Они забыли о своей усталости… И час настал!
Никак не меньше, чем через три минуты, я не выдержал и выронил камень. С бешеным ликованием Сандаль вскинул руки к небу и замертво рухнул на твердые камни, захрапев мгновением спустя. Равнодушно плюнув на распростертое у моих ног тело врага, я осторожно присел около стены храма, блаженно прикрыл глаза и отключился с сознанием честно выполненного долга.
… Я опять лежал посреди мраморного бассейна, наполненного мертвой, пронзительно голубой водой, распространявшей страх смерти. Не боязнь умереть — нет! Это был именно страх — дыхание матери всего сущего, прародительницы хаоса, повелительницы кошмаров. Той, что выше людей, демонов, древних богов… Той, которая придет в самый последний день… Той, что дала жизнь всему сущему и заберет ее по праву… И я, чужак в этом мире, человек, который никогда не рождался, был ее очередной жертвой!
С небывалой ясностью я понял, что был здесь уже не раз. Не помнил этого, но знал. Я знал, что будет дальше: скоро из черного прохода выйдет ненавистный пикт — вновь и вновь забирать мою жизнь, как он делал это неоднократно. Я предвкушал боль, которую он мне принесет, — боль, заставлявшую стонать каждую клеточку моего тела, приносящую странный, пугающий, но вместе с тем желанный покой…
Из открывшегося в стене прохода вышел мой мучитель и направился ко мне. Я смотрел в его равнодушные мертвые глаза, овладевавшие моим сознанием…
Сильный удар в висок вырвал меня из сладостных оков сна.
— Ау, блеб, скотина! — возопил я, корчась от жестокой боли.
Кровь хлестала из рассеченного лба и заливала лицо. Зажав рану рукой, я попытался вычислить замысловатую траекторию радостно прыгавшего около меня Сандаля, чтобы покончить с ним одним стремительным ударом. Уловив подходящий момент, стиснул зубы и ринулся на него, словно молния, метя кулаком в горло. Увы, старик ловко ускользнул из моих рук, в которых на память об этой бесславной попытке остался лишь клок гнилой ткани.
— Погоди, гад, я тебя достану! — прошипел я, готовясь к следующему прыжку.
— Нет! Нет! — прокричал безумный старик, размахивая посохом над головой и брызгая слюной.
— Да, да, клоун старый! — процедил я. — Пришел час расплаты!
Вторая попытка была более удачной — горло Стендаля оказалось в моих когтях. Я встряхнул старого, как терьер крысу, и радостно оскалился:
— Молился ли ты на ночь, Дездемон?!
— Нет, нет! — прохрипел полузадушенный старик.
— А надо было! — огорчился я, почти забыв обо всех своих страданиях.
Догадываясь, что Сандаль не захочет просто так отправиться в мир иной, конечно, я ожидал яростного сопротивления и подлого саботажа. Но то, что сделал старый кретин, не могло привидеться и в самом страшном сне! Извиваясь, этот паскудник ловко выгнулся и яростно плюнул мне в глаз!
В любых ситуациях во все времена я очень и очень брезглив. Всегда щепетильно относился к своей внешности и очень переживал, когда кто-то на нее покушался.
С отвращением отбросив едва живого Сандаля подальше, старательно принялся скрести лицо грязным рукавом, молясь, чтобы его плевок не занес какую-нибудь злостную и неизлечимую заразу.
— Что же ты творишь, гнида старая?! — возмутился я, успокоившись лишь тогда, когда лицо стало буквально гореть огнем.
— Нет, нет… — слабо бормотал Сандаль, на всякий случай не рискуя подниматься.
Подойдя к нему, стенающему, несильно пнул его по ребрам — исключительно в целях профилактики.
— Поднимайся, скотина, — мирно предложил я, — не буду тебя убивать. Пока.
Мигом прекратив стоны, старик резво подскочил и как ни в чем не бывало принялся скакать на месте, плюя мне под ноги и бормоча свое странное «нет». Видно, некоторые и в самом деле с трудом поддаются дрессировке!
— Могу ведь и передумать! — пригрозил я.
Старик предпочел угомониться. Во всяком случае, прыжки прекратились. А вот перестать плеваться он, по-видимому, посчитал ниже своего достоинства. Ну, хоть старательно избегал случайно или намеренно попадать в меня…
— Нет! — категорически заявил он.
Дебил, однако!
— Могу, дзи-сан, очень даже могу! — Я раздражался все больше и больше и уже готов был в самом деле передумать.
— НЕТ! — прорычал Сандаль.
— Чего нет, образина тупоголовая?!
— Нет, — ровно повторил старик, глядя на меня честно и искренне.
— Наверно, все-таки придется взять грех на душу! — решился я, вытаскивая меч. — Если не услышу четкого объяснения твоему «нет»!
Сандаль отчаянно замотал головой, всем своим видом показывая готовность сотрудничать.
— Итак?
Старик заинтересованно посмотрел на меня, ожидая продолжения фразы.
— Ты вроде что-то хотел пояснить? — зашел я с другого конца, осторожно дотрагиваясь до края раны.
На этот раз Стендаль понял меня правильно и скрипуче заявил:
— Ты спал.
Он бесхитростно показал гнилые зубы, очевидно считая, что больше меня интересовать не может ничто.
— Да что ты?! — поразился я. — В самом деле?! А я то думаю: чего вдруг меня огрели дубиной по голове? Местный обычай для спящих, да?
Старик иронии не понял и отрицательно помотал головой, сохраняя самое серьезное выражение лица.
— Ну и на хрена ты ударил спящего, чучело?
Стендаль задумчиво пожевал губу, подыскивая нужные слова. Нашел лишь одно:
— Сон! — радостно вспомнил он.
Кажется, я начал понимать причину его необоснованной агрессии. Такое случалось уже неоднократно и принесло мне немало неприятностей. Хотя пока, надо сказать, дубиной не били.
— Проясним ситуацию, хорошо? — предложил я, не собираясь дожидаться согласия. — Значит, я тихо-мирно спал, ворочался во сне, говорил странным голосом, а ты испугался, что я тебя могу покусать, и решил оглушить, да?
Старик отрицательно помотал головой, что меня немного смутило: обычно все было именно так.
— Тогда что?
— Сон.
— Что — сон?!
Искушение раздавить этого типа, как клопа, не только не исчезало, но, напротив, с каждым его ответом становилось все сильнее и сильнее.