– Лыжать, баяцца!
Пендальф же, не обращая внимания на схватку за своей спиной, подскочил к атаману и принялся дубасить того по коленке невесть откуда взявшимся молотком. Нога старика подскакивала в такт ударам, а сам он орал почище мартовской кошки. Пендальф, не прекращая избиения, только укоризненно качал головой:
– Картина ясная. Глубокий запой. Делириум тремен, белая горячка.
Потом, нацепив стетоскоп, принялся прикладывать его к разным частям тела «больного», то и дело хмурясь и засекая время на карманных «котлах»:
– Да ты, я вижу… наш клиент!!! «Пациент» попытался было отпихнуть от себя самозваного лекаря и, приподняв голову, вяло болтающуюся в районе груди, заявил:
– Я в полной завязке. С обеда не пью.
Пендальф отошел на пару шагов назад и внимательно оглядел местного небожителя, пребывавшего в отчаянно жалком ввиду беспробудного пьянства виде. Сочтя картину весьма достойной сожаления, он укоризненно покачал головой:
– Понятно, а с начала года обеда, видать, не было еще?
Он почесал подбородок, расстегнул пуговицы и, отчаянно гусаря, широким движением скинул с себя заляпанную дорожной грязью плащ-палатку, представ перед собравшимися во всем великолепии ослепительно белого мундира, увенчанного внушительной позолотой на плечах. Стремительно трезвеющий в своем кресле атаман даже прикрыл глаза – так нестерпимо блестели медальки на внушительном иконостасе пришедшего по его душу «военврача».
Пендальф, явно довольный произведенным впечатлением, принялся «ломать» жертву, медленно надвигаясь на скукожившегося в кресле «больного»:
– Что-то не бросается в глаза, что ты в завязке.
Блондинистая девушка, так лихо разбрасывающаяся пустой тарой, появилась в зале несколькими секундами ранее. С ходу не согласившись с методами нетрадиционной медицины, она ринулась к Пендальфу, намереваясь причинить псевдолекарю какие-нибудь тяжелые увечья в области паха, но за пару шагов до вожделенной цели была предельно аккуратно перехвачена шустрым Агрономом:
– Стоять, Мурзик!
Впрочем, вариант, при котором Агроном решал отнюдь не вопросы безопасности своего босса, а личные сексуальные проблемы, также не представлялся фантастическим.
Во всяком случае, ухватить девушку, пробегающую мимо нетвердой походкой, гораздо удобнее, например, за руку, а не за пятую точку. Впрочем, местная красотка не слишком-то сопротивлялась такому с собой обращению.
Пендальф не обращал внимания на происходящую за спиной возню – он уже заломал бухарю-атаману руку, пристегнул ее наручниками к подлокотнику кресла и, заголив пациенту плечо, принялся ковырять его скальпелем.
Тот извивался, как обрывок туалетки в унитазе, и вопил дурным голосом:
– Не имеешь правов таких! Покажи лицензию. Пендальф, не прекращая лечебных процедур, только огрызался сквозь зубы:
– Поговори мне тут… типа ты сам, когда пьешь, на акцизы смотришь?
Наконец-то закончив вшивать торпеду, он заклеил плечо атамана красивым крестом из пластыря и похлопал больного по щеке, приводя того в чувства:
– Даю установку, Борис! Скажи водке – нет!
Атаман приоткрыл один глаз, и Пендальф, воодушевленный успехом операции, вдарил бедняге по плечу. От неожиданности тот подлетел в кресле на добрый метр и тут же рухнул обратно, корчась от боли в пристегнутой наручниками руке:
– Иокарный бабай.
Пендальф укоризненно покачал головой, нашарил в планшете маленькую баночку китайского бальзама «Звездочка», нюхнул, привычно сморщился и, щедро обмакнув палец, намазал виски и переносицу больного вонючей гадостью:
– Изыди, ломка!
Из глаз атамана хлынули слезы, он принялся чихать, корчась в кресле и утирая лицо сальной бороденкой, которая принялась клоками отваливаться, оставаясь в руках своего хозяина.
Блондинка – «метательница стаканов» – смахнула порядком подзадержавшуюся на ее бюсте руку Агронома и бросилась к корчащемуся в неземных муках батяне-комбату.
Отпихнув замешкавшегося Пендальфа, она принялась утирать лицо своего папашки рукавом собственного платья, по полной мере ощутив на себе волшебное действие «тысячелетних традиций восточной медицины».
Когда оба они наконец-то перестали рыдать и чихать, проморгавшийся атаман уставился на девушку красноватыми глазками и спросил:
– Простите, как ваше имя-отчество? А? Как зовут?
Девушка снова прослезилась:
– Марфа Васильна я.
Атаман оглядел всех собравшихся, шлепнул дочурку по заднице и возопил заметно окрепшим голосом:
– Эх, Марфуша, нам ли быть в печали!
Пендальф, аккуратно складывавший в планшет завернутый в тряпочку «дохтурский струмент», только усмехнулся:
– Камрад! На поправку пошел, дружище! Излеченный приподнялся в кресле, ослабшие ноги подкосились, и он чуть было не рухнул обратно, судорожно вцепившись в ручку кресла и успев-таки выкрикнуть:
– Я требую продолжения банкета! Пендальф протянул ему соленый огурчик со стола и погрозил пальцем:
– Ну-ууууу, ваше благородие, давай уже… завязывай с банкетами!
Атаман потянулся за огурцом, едва утихомирив дрожащие пальцы. Оглядел вялый овощ так, будто видел его в первый раз, надкусил и сморщился. Тут взгляд его остановился на толпе собравшихся – под тяжелым башмаком Гиви, почти забыв как дышать, затихарился алканавт в синем трико – с рваной дырой на месте значка, который уже перекочевал в качестве заслуженного трофея на кафтан гнома-мародера…
* * *
Несколькими минутами позже порядком побитые бандой лекарей-детоксикаторов и потому теперь особо ревниво выполняющие свои обязанности охранники из «Нежности» выволокли вяло сопротивляющегося алканавта на ступеньки гигантской лестницы и швырнули бедолагу вниз.
Хмырь в рваном трико благополучно пересчитал все ступеньки первых трех пролетов лестницы, а те, в свою очередь, пересчитали все его ребра, пострадав, к слову, куда меньше. По пути вчерашний алко-фаворит сшиб десяток юродивых, пришедших ко дворцу просить милостыню, и теперь коляска одной из нищенок лихо подпрыгивала по ступенькам далеко внизу, а отчаянно матерящаяся «мамаша» неслась за ней, на ходу грозя кулаком толпе вооруженных людей, высыпавших на ступеньки перед атаманскими покоями.
Словивший «бодряка» атаман понесся вслед за алканавтом, перепрыгивая на ходу по пяти ступенек кряду и грозя своей жертве действиями сексуального плана. Гипотетическая жертва косилась на приближающегося к нему бывшего собутыльника, размахивающего надкушенным огурцом, и жалобно скулила, растирая ушибленные конечности:
– Что вы делаете, это же не наш метод. Атаман на ходу запустил в него огрызком и заорал: